Экзарх обратился к ней с вопросом:
— Правда ли то, что говорят, будто был с тобою епископ?
— Да, владыко, правда, что был со мною.
Но как только она произнесла эти слова, тотчас напал на нее бес, поверг на пол и начал ее бить. Евдокия, катаясь по земле и мучимая бесом, ужасно закричала. Страх охватил присутствующих, кругом заговорили:
— Неповинен Григорий злому делу, и вот отмщение Божие постигло солгавшую на него.
Но сожженные в своей совести и потерявшие страх Божий противники святителя не стыдились отвечать.
— Не говорили ли мы, что он колдун и чародей? Колдовством и заставил женщину бесноваться.
Жена Савина с дочерью, которую Григорий исцелил от расслабления, услыхав про такие слова своего мужа, прибежала поспешно в суд и с яростью набросилась на него:
— Окаянный, всезлобный, — кричала она, — забыл ты благодеяния святого этого мужа, исцелившего нашу дочь?! Наносить клевету на неповинного?!.. Уходи из моего дома, больше не хочу жить с тобою!..
Бедная женщина была поражена окончательно. Припадши к ногам святого, надрываясь от плача, она умоляла:
— Помилуй нас, раб Божий, не поминай злодеяния, которое совершили в отношении тебя эти нечестивые завистники.
Волнение в народе разрасталось. Суд грозил быть сорванным. Одни кричали “неповинен”, другие, верившие клевете, наоборот: “Колдовством навел беса на любодеявшую с ним...”. Подкупленный экзарх помогал Савину и Крискенту, но ничего не мог поделать. Симпатии присутствовавшего народа были явно на стороне Григория, вместе и численный перевес. Гул голосов народных, не хотевших и слышать о клевете на Григория, и все более принимавших грозный и гневный оттенок, делали положение самого экзарха опасным. Наконец, видя окончательно возмутившийся народ, он закрыл заседание и вышел, не отдав, кажется, и приказа отвести Григория под конвоем обратно в тюрьму. Предлогом своего поспешного бегства Папин выставил недостаточную полноту следственного материала. “Необходимо тщательнее расследовать дело”, — были его последние слова при выходе.
А блаженный невинный страдалец сам пошел в темницу и, сидя в ней, как будто и впрямь был осужден, ожидал, какой конец последует всему начавшемуся этому делу.
* * *
Но взятка, данная экзарху Папину, обязывала его и потому делала свое дело. Последний, видя, что ничего не может сам сделать Григорию, умыслил послать его в Рим, к папе, конечно, в сопровождении соответствующего письма. Подпись его, как начальника округа, должна придавать достоверность писанию и не дать возможности Григорию оправдаться. В сопроводительном документе он излагал папе вину последнего, причем со своей стороны клеветники также не забыли присоединить бумагу, в которой изобразили дело так, как только им хотелось. Экзарх велел приготовить судно и по обычаю тюремщиков всех времен ждал глухой ночи, чтобы тайно увезти Григория.
С наступлением полной ночи, когда город уже весь угомонился, экзарх вместе с Савином и Крискентом взяли Григория из тюрьмы и повели на корабль.
Накануне, с вечера, прямо после суда, домашние блаженного прошли вместе с ним в тюрьму. Любящие сердца не могли оставить своего пастыря страдать одного, и так как никто не воспрепятствовал этому, они остались у него на ночь.
Может быть, родные имели и другую цель — последить за Григорием, так как при той ненависти, которую питали к нему враги, всего можно было ожидать. Поэтому ночной вывод из тюрьмы Григория и пересылку его в другую тюрьму нельзя было врагам сохранить втайне. Теперь они шли за ним, плача и рыдая. Григорию позволили последние часы провести в беседах с ними беспрепятственно. Святый воспользовался этим для их утешения и увещевания, чтобы они не плакали и не терзались, пророчески утверждая, что они опять увидят его живым и здоровым на кафедре.
Подошли к берегу. Когда-то также ночью, под утро, стоял около него корабль, на котором Григорий уехал в такое лелеемое и желаемое путешествие. Теперь тоже стоял корабль, да не тот. И путешествие предстояло другого рода. Наступили последние минуты прощания. На судне отдавались приказания к отплытию. Григория перевели на судно. Ненавистники святителя передали его здесь под надзор и ответственность некоему корабельщику Прокопию, которому вручили и сопроводительные бумаги к папе. Архидиакон Евпл с прочими диаконами приступили, было, к экзарху попросить дозволения, если не благословения, сопровождать им в пути своего отца и учителя. Но тот и слышать не захотел. Только одному из них, диакону Платонику, позволил отправиться с Григорием.