– Потому что за мной следят. Если я засну, они этим воспользуются. Ты же знаешь.
Лоан не спрашивает, ни о ком она говорит, ни почему она думает, что за ней следят. Полагаю, он задавал этот вопрос уже тысячи раз. Я неподвижно сижу в кресле. Такого я не ожидала… Почему она не принимает таблетки, если ее паранойя настолько сильна?
– Никто за тобой не шпионит, мама. Это лишь невидимые страхи. Мы об этом уже говорили. Ты больна.
– Я видела их, говорю же! – восклицает мать, кажется, она вот-вот расплачется. – И я уверена, что ты один из них, поэтому и пытаешься убедить меня в обратном! Ты с ними заодно. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Они забрали моего сына, когда мне было двадцать пять… Они забрали его, я знаю, потому что в одночасье все изменилось: появился ты и стал притворяться моим ребенком! Ненавижу тебя…
Ее муж пытается ее успокоить мягким умоляющим голосом, но она отталкивает и его. Лоан никак не реагирует или старается не реагировать.
– Они поменяли моего сына на тебя! – повторяет она, указывая на него пальцем. – Ты не похож на моего сына! Мой малыш…
– Я все тот же, мама, посмотри.
Я знаю, что спорить с ней бесполезно. Если она действительно шизофреничка, убедить ее в том, что она ошибается, просто невозможно. Она слепо верит в свои галлюцинации, даже если они абсолютно бессмысленны.
– Значит, они что-то сунули тебе в голову! И просят тебя сделать то же самое со мной. Я видела их, говорю же! А она… она тут для того, чтобы обдурить меня, – добавляет она и плюет в мою сторону. – Уверена, она догадывается, о чем я думаю, – я это чувствую.
Лоан вздыхает и закрывает лицо руками. Я почему-то чувствую себя виноватой. О чем я вообще думала, когда подталкивала его приехать сюда, да еще и взяв с собой меня? Мне так жаль… Я собираюсь встать и взять его за руку, чтобы поддержать, но не успеваю сделать и шага, как вдруг его мать на меня бросается.
– Нет! – кричит Лоан.
Я чувствую, как женщина хватает меня за руку и тянет с такой силой, что я падаю, а она во все горло орет: «Верните мне моего сына, ублюдки!» Отец Лоана бросается к ней и пытается поднять с пола, но ее ногти впиваются в мою плоть, вызывая у меня болезненный стон. В этот момент я вижу в ее глазах, что она меня ненавидит, что она хочет причинить мне боль. Она, наверное, могла бы убить меня здесь и сейчас. Я в ужасе замираю на месте, стоя на коленях.
– Хватит!
Лоан вдруг изо всех сил отталкивает меня. Его мать выпускает мою руку, и я с грохотом падаю на землю. Черт! Я хватаюсь за голову – удар об пол был сильным. Я полностью дезориентирована. Лоан нависает надо мной с испуганным лицом.
– Вставай, – говорит он, кипя от ярости.
Я хватаюсь за его ладонь и встаю. Ноги дрожат, и я не понимаю, что мне следует делать. Мать Лоана пытается вырваться из объятий своего мужа и осыпает его ругательствами в перерывах между полными слез восклицаниями: «Верните мне сына!» Сцена настолько душераздирающая, что я уже не понимаю, бояться ее или жалеть.
– Уходи, – хрипит отец Лоана, – сегодня неподходящий день, я же говорил.
Лоан несколько секунд не шевелится. Еще пару мгновений он смотрит на свою мать, шепчет, вероятно, слышимое только мне «Прости», а затем поворачивается ко мне и ведет меня к двери:
– Мы уходим.
Под плач его матери мы выходим на улицу. Лоан шагает так быстро, что мне приходится бежать следом за ним, я в шоке от всего, что только что произошло. Руку жжет, но я запрещаю себе смотреть на нее. Дойдя до машины, Лоан оборачивается и бьет ногой по кузову. Я вздрагиваю, замерев на расстоянии метра от него. Он прислоняется к водительской двери и прячет лицо в ладонях.
Эта картина меня просто убивает, Я чувствую, как сжимается мое сердце. После смерти Итана вот это все Лоану точно не было нужно. Он дрожит всем телом. Я хочу помочь ему, но не знаю, что делать. Я подхожу и, упираясь голыми коленями в асфальт, обхватываю его руками. Я крепко его обнимаю, уткнувшись головой в его плечо, но он не отвечает на мои объятия. Я провожу пальцами по его волосам, пытаясь успокоить содрогания его тела.
– Все будет хорошо…
Я целую его в шею, в ухо, в щеку. Я не хочу, чтобы ему было стыдно за то, что я только что увидела, – что угодно, но только не это. Я вдруг чувствую себя такой жалкой. Я представляю, сколько раз он навещал ее и был вынужден проходить через это. В одиночку. Без меня.
– Посмотри на меня… пожалуйста…
Он колеблется, но все же отнимает руки от лица и смотрит мне прямо в глаза. И в этот момент мы будто делим боль на двоих. Это печально, почти жутко, но, несомненно, сближает нас еще сильнее. Он сидит все в той же позе, совершенно беззащитный, а я обхватываю его лицо руками.