– Ты не обязан, – шепчу я.
– Знаю, – отвечает он тихо.
Он все же немного дрожит, но не плачет, как если бы уже выплакал все слезы за последнюю неделю.
– Ей было двадцать пять, когда ей диагностировали параноидальную шизофрению. Мне было пять.
О, Лоан… Значит, я была права. Голоса в голове, галлюцинации, уверенность в том, что окружающие хотят ей навредить, непредсказуемое поведение и так далее…
– Когда я родился, мои родители были еще очень молоды, – говорит он. – Я был случайностью. Мама обожала меня, пока не заболела, а отец был слишком занят обожанием своей жены, чтобы любить меня. Я взрослел, ее болезнь прогрессировала. Когда мне было пять, у нее начался серьезный психоз. Она решила, что какие-то люди поменяли ее сына на меня. Но иногда… иногда она была собой. Когда у нее бывала ремиссия, она снова становилась любящей матерью, которая баюкала меня все первые пять лет моей жизни, – говорит он с болью в голосе и хмурясь. – Она любит меня, я знаю. Просто иногда она этого не помнит.
Эта фраза добивает меня окончательно.
– Она лечилась и вроде вернулась в норму. А потом отец потерял работу. Мама перестала принимать таблетки, и вот где она теперь.
Внезапно ему будто становится тяжело продолжать. На несколько секунд он зажмуривается, вдыхая и выдыхая, я терпеливо жду. Наши руки сплетаются, наши тела гармончно совпадают. Я подношу его ладонь к губам и нежно целую.
– Ты можешь рассказать мне все, Лоан.
Он пристально смотрит на меня. Сейчас он выглядит гораздо спокойнее, несмотря на все свои тревоги. Впервые он доверяет мне свои самые страшные секреты.
– Мне было одиннадцать, – начинает он, – обычно она просто прожигала меня взглядом и держалась подальше. Было тяжело, но я справлялся.
Я киваю, побуждая его продолжать.
– Однажды вечером после душа я зашел на кухню, чтобы спросить, что мы будем есть, мать не ответила, а когда я выходил, она швырнула мне в спину кастрюлю, в которой кипело масло.
На сей раз у меня не получается скрыть ужас. Знаю, что она больна и, следовательно, не в своем уме… но она чуть не убила своего сына! А хуже всего то, что это и была ее цель.
– Боже мой, Лоан…
– Я закричал, чувствуя, как лопается моя кожа – прямо как пузырчатая пленка. Тогда вбежал отец и, силой заперев мать в ванной, повез меня в больницу. Там он сделал вид, что у меня просто закружилась голова. И ему поверили.
– Неужели после этого твой отец не понял, что жить так и ничего не предпринимать просто опасно?
Лоан пожимает плечами и злобно усмехается. Я не могу поверить, что его мать попыталась сделать с ним такое. Я представляю: ему одиннадцать и он с трудом засыпает по ночам, опасаясь, что его просто могут задушить. Просто ужасно!
– О нет, он понял. Теперь он заставлял меня всегда быть начеку, запирал в комнате, прятал ключ, и все в таком духе. Это было просто ужасно. Я постоянно дрался в школе, потому что для меня это был единственный способ хоть как-то выразить свои эмоции. Я не спал по ночам, потому что знал, что моя собственная мать может в любую минуту, без предупреждения, стать другим человеком и решить задушить меня так, что никто и не заметит. Я плакал в душе, потому что ненавидел себя за то, что злился на нее. Когда она кричала на меня, я убегал и прятался в шкафу, чтобы она не добралась до меня. А на следующий день, когда она снова более-менее становилась собой, мне приходилось притворяться, что в ее объятиях я чувствую себя в безопасности… Я врал и друзьям. Я придумывал себе другую семью, а потом сам себя бил за то, что осмелился на такое. Даже сейчас мне стыдно. Настолько стыдно, что я даже не могу снять футболку на людях. Даже перед своей девушкой, черт возьми.
Мое сердце обливается кровью, но я сдерживаю слезы.
– Почему твой отец не хочет положить ее в больницу?
– Он был – и остается – непреклонным в этом вопросе. Он не хочет, чтобы она оказалась в психиатрической больнице, вдали от него – только не снова. И в этом нет никакого смысла, но он меня не слушает. Я думаю… я думаю, он не хочет признавать, что у нее есть проблема, пусть и знает это. Он считает, что сделать так – все равно что осудить ее и бросить.
Я проглатываю эту новую информацию с бесконечной грустью. А еще со стыдом. Я столько дней жаловалась ему на мать, хотя ему постоянно приходится гораздо труднее! Итог таков: у нас проблемные матери, только у его матери выбора не было.