За этим зрелищем последовало другое, абстрактно-декоративное: ряд за рядом возникали изящные светящиеся кривые. Линии сменяли друг друга так, словно искусный мастер играл на органе, издававшем не слышимую, а зримую музыку, и решил испробовать гармонии заурядной темы, заданной ему великим композитором, прежде чем обратиться к партитуре и начать настоящее исполнение. Это зрелище длилось минут десять, за ним последовала новая серия — символы и знамения. Огромное огнедышащее чудовище двигалось, изрыгало языки пламени и в конце концов сожрало собственный хвост. Затем две фигуры в доспехах, с мечами и щитами, сошлись в схватке посреди неба, а закончив сражение, преобразились в цветок с синими лепестками и белым венчиком. Под конец почти все небо закрыло сверкающее желтое колесо, которое, бледнея, крутилось на невидимой оси и, казалось, по мере вращения втягивало в себя окружающую тьму.
Элис Минг побелела от испуга и так раскрыла свои миндалевидные глаза, что их косой разрез стал незаметен. Она стояла на балконе, позабыв о том, что обнажена по пояс, и земляне, пробегающие внизу, могут видеть ее увядшие груди — землянам они не покажутся экзотическим чудом, как ее Рейвору-Гарри. Она вцепилась в локоть своего любовника и простонала:
— Что… что это?
Рейвор все еще был в земной одежде — не успел снять после посещения семнадцати «обезьянок», гостивших у них весь вечер. Он проглотил комок в горле, пытаясь подобрать ответ, который не разочаровал бы ее. И ничего не придумал. Наконец проговорил с трудом:
— Я не знаю.
Это было сказано по-иански: испуг выбил из его памяти земные слова.
— Но ваши легенды! Ваши древние сказания, ваш фольклор! — Слова потоком вырвались из уст Элис; когда же она замолкала, у нее стучали зубы и дрожал подбородок. — Разве в них не говорится о временах, когда у вашей планеты была луна?
Рейвор-Гарри храбро ответил:
— Выдумки! Ты сама много раз так говорила.
Однако его самообладания хватило только на эту скептическую фразу. Затем он, сам того не желая, начал бормотать молитвы — просьбу ианцев о заступничестве, не адресованную ни одному богу (ианцы, если и поклонялись некогда сверхъестественным существам, то давно забыли их), но призывающую на помощь силы, лежащие вне познания, вне науки, вне веры.
Еще одним очевидцем зрелища стал Ветчо, почтенный ианец, у которого не было в Прелле ни должности, ни звания — поскольку само понятие власти чуждо умам ианцев, — но который держался так, что земляне считали его весьма влиятельной персоной. Первая реакция Ветчо была двойственной, однако последовала мгновенно — подвижность, по большей части обусловленная спецификой ианского организма. С одной стороны, он думал так же, как и любовница Старейшины Кейдада: что это благая весть, ниспосланная его народу. С другой стороны, он был удивлен и раздосадован, что такое важное событие произошло без его участия.
Затем до него дошла истина. Народ Иана должен либо осуждать это, либо проклинать. И притом более проклинать, чем осуждать. Он думал: «Эти дьяволы, эти изверги! Так от нас может ничего не остаться. Неужели они готовы уничтожить нас даже из-за тени нашей гордости?» Но решил, что до уничтожения пока не дошло, хотя это последнее издевательство прибавилось к длинному ряду непозволительных оскорблений: они поселились неподалеку от Вспышки Мутины, они понаставили автоматы вокруг Врат, чтобы помешать ианцам путешествовать к другим мирам, они пытаются проникнуть в тайны «Эпоса», они…
В этот момент к Ветчо подошла его хозяйка. Он обошелся с ней неучтиво — не по-иански грубо. И даже не намекнул, что луна вовсе не луна. Пусть догадывается сама.
Управляющий Чевски спал и во сне храпел. Он был пьян. Его жена Сидоуни лежала рядом без сна. Несколько раз пыталась повернуть мужа, чтобы он перестал храпеть. При последней попытке он ударил ее, не просыпаясь, и теперь Сидоуни раздумывала, не будет ли утром заметен синяк.
Это была не единственная неудача сегодня ночью. Когда они легли в постель, она пробовала склонить мужа к близости и получила резкий отказ. Вспомнив об этом, она села, привалилась к подушкам и уставилась на него с угрюмой ненавистью. Неужели этот подонок больше ничего не хочет? Завел любовницу? Какую-нибудь ианку? Неужели хоть кто-то из этих изящных, хрупких созданий пожелает взглянуть на него?
Секунду или две это воображаемое зрелище — ее тучный муж, совокупляющийся с молоденькой ианкой, — казалось необыкновенно смешным. Но вскоре она перестала веселиться, потому что слишком хорошо знала ответ. Единственный ответ — да, они-то захотят. У туземцев свои, совсем иные обычаи.
«Тогда, может быть, мне стоит вести себя так же?» — подумала Сидоуни. Хотя знала, что никому в колонии, ни одному мужчине не придет в голову затеять с ней интрижку. Не только потому, что ей шестьдесят пять и фигура уже не та, гораздо важнее, что она жена управляющего.
«Но для кого-нибудь из этих молодых ианцев, этих «обезьянок» я могла бы стать наградой. Нечто экзотическое, чудесное. А Элис утверждает, что ианцы…»
Что такое?! Вспышка, сияние, игра света и красок сквозь прозрачную крышу над головой! Сидоуни вскрикнула, задрала голову, моргая, не веря своим глазам. Муж по-прежнему храпел во всю мочь. Она дотянулась до кнопки, цветные прозрачные панели раздвинулись, и стало без всяких преград видно небо.
«Боже, это может быть только… Помню, много лет назад, на планете Тамарр… Нет. Это больше похоже на какого-нибудь из его подражателей. Но в любом случае — событие! Какое событие!» Она в крайнем возбуждении вылезла из постели, ей хотелось крикнуть, разбудить мужа, даже ценой того, что он ударит ее еще раз.
Но она удержалась. «Нет. Пусть этот нажравшийся боров узнает последним. Возможно, из-за этого он потеряет работу. Ну что ж, я-то не заплачу».
Стараясь двигаться как можно тише, Сидоуни, набросив по дороге халат и сунув ноги в тапочки, вышла на балкон, чтобы насладиться игрой света, разворачивающейся в ночном небе — все шире и шире.
— Помпи, замолчи, — отрезал доктор Лем.
Чабби надулась, потому что хозяин действовал вопреки ее пониманию соответствия вещей: сейчас было не время садиться за коммуникатор. Но, несмотря на обиду, Помпи безропотно повесила усики и улеглась, свернувшись клубочком, — Лем вспомнил время, когда она была еще совсем крошкой и он учил ее, как нужно себя вести в человеческом жилище, — свернулась, ушла в себя наподобие устрицы, как бы говоря: если я не вижу тебя, то и для тебя — меня нет.
— Ха! — воскликнул доктор Лем, искренне желая, чтобы все оказалось так просто. Ему очень хотелось верить: сейчас он закроет глаза — и эта штука исчезнет с небосклона.
Вдруг его охватило непрошеное чувство ответственности. Он не занимал в колонии никакого формального поста (такая должность была только у Чевски), но Лем с течением времени сделался неофициальным главой, и люди относились к нему с почтением. Даже в небольшом сообществе, вроде этого, время от времени возникают проблемы, кому-то требуется психиатрическая помощь, и в таких случаях он помогал, сколько мог.