Обстановка сразу оживилась: захлопали пробки, зазвенели бокалы. «За дам, монсеньоры! За вечную красоту!» «За женщин. Что мы без них?» При этом каждый второй улыбался мне, салютовал стаканом или просто бросал на меня оценивающий либо насмешливый взгляд.
– Кстати, о дамах, – промолвил вершитель. – Точнее, о даме. Присутствие ее при наших разговорах отчасти оправдано. Флоранс – ведунья. Предсказывает судьбу. Если кто-то волнуется о дальнейших действиях, убытках и барышах, – может спросить ее.
Устремленные на меня взгляды стали еще более заинтересованными.
– Вот как, мадемуазель? – «кружевной воротник» обернулся ко мне. – Что ж, погадайте мне. У меня и вправду на сердце неспокойно. Что вам нужно для гадания?
– Не извольте беспокоиться, – улыбнулась я. – У меня все с собой.
Не знаю уж, во всех ли бальных платьях есть такие кармашки или это была специальная задумка для таких, как я… Словом, когда я вытащила колоду из потайного кармана, вшитого прямо во внутренний край низкого выреза, всем, надо думать, померещилось, что я извлекла ее прямиком из ложбинки между грудями, – уж больно загорелись глаза у некоторых собеседников.
– Давайте поглядим, о чем вы тревожитесь, – я стасовала колоду.
Гадалось легко – может, оттого, что на меня смотрел наставник, и не только смотрел, а чем-то помогал? Карты ложились одна к одной, и расклад выходил вполне понятным…
– Ваш сын, верно?.. Офицер. Служит далеко… в колонии?
– Да, черт побери! – «кружевной воротник» хлопнул по столу раскрытой ладонью. – Паршивая овца. Не остался ни в порту, ни в береговой охране, хотя такая возможность была. Подался в военный флот. Теперь сидит в Квебеке с краснорожими дикарями и такими же дурнями, как он, – и Бог весть, что выйдет там из драки с англичанами. Уж туда-то они ружья поставлять будут! Один убыток от такого сыночка, чтоб он пропал!
– А он не пропадет, – глядя на расклад, сказала я. – А даже, может, вам и пригодится.
Развилка перед моими глазами – вот одна судьба молодого офицера, а вот другая. Я уже умела видеть, что потянется от этих развилок, какие побеги... И взвешивать в руках каждый такой «куст»: что-то весило больше из-за обилия живых, полных соками, веточек, что-то – из-за привязок к другим судьбам… Тут я выдохнула – серьезных привязок не было, нечего распутывать, да и некогда. Я протянула руку к той ветви, которая мне нравилась больше. Прибавила ей веса. Велела ей быть.
– Ваш сын уцелеет и в бою, и после, – сказала я. – Вы научили его проворачивать делишки с англичанами, а потому он сумеет поладить с новой колониальной администрацией. Будет сам жить и давать жить другим, как тут привыкли. А потом, позже, когда тут, быть может, будет еще более паршивая война, – он спасет вашу жизнь и состояние. Все будет хорошо, сударь.
«Кружевной воротник» шумно выдохнул, а над столом повисла тишина. На меня смотрели со страхом: что ж, я привыкла к этому и чувствовала себя как рыба в своей воде.
– О, вот и наш гость! – вершитель, улыбаясь, обернулся к дверям пышной залы.
Молчание прервало появление еще одной компании, о которой доложил от дверей слуга в ливрее: в сопровождении (а точнее, в окружении) четверых дюжих молодцов в одинаковых кафтанах и белых париках к столу двигался полноватый просто одетый пожилой мужик с благостной улыбкой на совершенно простецком лице. Надо думать, это и был тот трактирщик, что правил контрабандистами на той стороне.
Мужчины встали с мест, поручкались или обменялись поклонами с заморским гостем, после чего тот оказался за столом с полным бокалом в руках. Двое его сопровождающих встали ему за спину, еще двое – к дверям.
– Чем это вы тут заняты таким интересным? – спросил англичанин у мужчин, бросив быстрый цепкий взгляд на меня.
– Коротаем время до вашего прибытия, Айзек, – улыбнулся ему мой наставник. – А пока вас нет – развлекаемся предсказаниями судеб. Хотя на самом деле – нас больше интересуют нарезные стволы.