– Но я не… ошиблась, наверное.
– Ну… приятно было поработать. Ты куда теперь?
– Ты куда теперь? – спросила Лиза.
– Не знаю.
– Есть два правила: не живи одна и не съезжай к родителям.
– Куда же мне тогда? – удивилась Анна.
– Не хочу говорить за глаза про Лизу. Я её люблю, но пропускала бы её советы мимо ушей, – сказала Ксю, – и вообще: у тебя неприятности, а она тобой командует.
– Я люблю Ксю, – сказала Лиза, – но когда она набрасывается со своим сострадальческим видом…
– Я люблю вас обеих, – сказала Анна Ксю, – без «но».
– Зато не любишь себя, – сказала Ксю.
– Я?
– Твой Тэа уже приглашал тебя пожить у него? – спросила Ксю.
– Да, но…
– Соглашайся. Без «но».
– Мне страшно… страшновато. Не знаю почему. У него большой старый дом. Достался недавно в наследство от бабушки.
– Да. Но ты ведь знаешь Тэа со школы? Кстати, почему ты так странно его называешь? Тэа?
– Это инициалы. «Т.» и «А.».
И разговор перешёл на школьные прозвища.
Один раз, подходя к дому Тэа, Анна встретила бомжа. Не зная, зачем, поздоровалась. Бомж вежливо ответил. Тогда Анна разговорилась с ним о погоде. А потом спросила его про Тэа.
– Хороший парень. Вот такой парень! Иногда даёт десятку. Иногда двадцатку. Не гоняет. Совсем не как тот упырь из четвёртого дома.
– Можно я вам заплачу? Двадцатку. А хотите сорок?
– Хочу. За что?
– За правду. Вы сейчас говорите то, что я хочу услышать, а не то, что думаете. Верно?
– Верно, – бомж почесал затылок. Вязаная шапка съехала ему на глаза.
– Вот, отправила.
Бомж принял платёж и спрятал планшет обратно в глубь пальто.
– Ну… так?
Бомж молчал.
– Эй? Извините? Так что вы о нём думаете?
– Да ничего я о нём не думаю. Я думаю только о себе. Все думают только о себе. Вы хотели правды? Вот правда.
Анна заморгала.
– Ладно, – сказала она. – Спасибо.
– Дурак я. Вот из-за такой дешёвой честности на улице и оказался. Мог бы и наплести.
– Спасибо, что не наплели.
Бомж не ответил.
– Я знаю его со школы, – сказала Анна Лизе. – Когда мы встретились в спортзале, у меня было ощущение… Знаешь, он подходит мне, как перчатка. Такой знакомый. Тёплый.
– Я рада, – улыбнулась Лиза. Иногда она улыбалась внезапно и широко, как будто превращалась в теледиктора.
– Только не смей говорить, что не любишь программистов.
– Ой, нет, что ты! Это у меня была печальная история. Ты знаешь мою печальную историю. А у тебя всё будет замечательно.
– А что у Лизы за печальная история? – спросила Анна Ксю.
– Которая из? – растерялась Ксю. – У неё все истории печальные.
– Наверное, про программиста.
– Так ведь у неё их… ну ладно. Смысл в том, что Лиза считает, что программисты за тобой следят. Все компьютеры за тобой следят, так? А программируют компьютеры кто? Программисты. Получается, что программисты по определению сталкеры. Киберсталкеры.
– А её преследовал сталкер? – удивилась Анна.
– По крайней мере, она на него жаловалась. Или хвасталась.
– Ох уж эта Лиза!
– Ох уж эта Лиза, – печально согласилась Ксю. – Ей непросто.
Разговор перешёл на Лизу.
– Мне нужно к психотерапевту, – сказала Анна. – Со мной что-то не то. Всё время грустно. Я всё время уставшая. Когда мы с тобой встретились в спортзале… помнишь? Я обвисла на поручнях, потому что даже притворяться не могла, что силы остались. Я всё мечтала, что однажды в моей жизни появится человек. Мужчина. Он произнесёт заклинание и перенесёт меня в параллельную реальность, в которой всё хорошо. Или куда-нибудь в прошлое, на десять лет назад.
– Чем-то помочь? – Тэа взял её за руку. – Свозить тебя в клинику? Помочь найти специалиста?
Анна помотала головой.
– Я боюсь идти. Уговори меня.
– Боишься? Почему?
– Ты знаешь, что когда-то давно в фотоаппаратах была плёнка?
– Конечно. Кстати, где-то в доме есть такая камера. Очень старая. Бабушкина. А что?
– Свет должен попадать на такую плёнку на долю секунды. А если открыть крышку камеры, то…
– То плёнка засветится, – кивнул Тэа. – Я понимаю.
– Правда?
– Да. Я тоже боялся чего-то похожего. Но я был у психотерапевта. Нет, такого не происходит. Я даже не уверен, что разговором в принципе можно обнажить психику, сделать её уязвимой.
– Быть может, у меня всё пройдёт само собой?
– Не знаю. Почему?
– На работе учили, что если хочешь объективную картину, надо выразить измеряемую величину в числах и записывать измерения, потому что память тебя обманет.
– И ты так и делала?
– Конечно. Я же старательная и умная девочка. Отчего у меня невроз? От того, что меня дрессировали и дрессировали. Я измеряла и записывала. Уровень тревоги от нуля до десяти. Количество пробуждений от панических мыслей в неделю. Уровень бодрости от нуля до десяти. Цифры в колоночки. По цифрам графики. Графики показывали, что со мной что-то не так. И с каждым днём всё более и более не так.