Выбрать главу

— Ну ты скоро там? — прошептала Сарита, нервно оглядываясь.

— Чёрт, юбка за что-то зацепилась, — так же шёпотом ответила Лиза, возясь с подолом.

Сарита тихо вздохнула и закатила глаза.

— Говорила же тебе, штаны надевай, — пробормотала она, возвращаясь назад.

Присев на корточки, она быстро нащупала, где зацепился край Лизиной юки. Оказалось, ткань поймала тонкий металлический прут, торчащий из земли.

— Ну и как ты вообще собиралась тихо пробираться в этом? — Сарита аккуратно высвободила ткань и резко потянула, освобождая подол.

Лиза одарила её недовольным взглядом.

— Это удобнее, чем ты думаешь!

— Ага, особенно когда застреваешь в каждом кусте, — фыркнула Сарита, жестом показывая подруге двигаться дальше.

Они снова скользнули в темноту, стараясь не шуметь.

Дойдя до свинарника, Сарита быстро огляделась, присела перед замком и, достав из волос шпильку, принялась ковыряться в нём.

— Ты и это умеешь? — восторженно прошептала Лиза, перегибаясь через её плечо.

— Томас научил, — небрежно кивнула Сарита, не отрываясь от работы.

— А, ну да, — понимающе протянула Лиза, усмехнувшись. — Томас же у нас мастер на все руки…

Она скосила взгляд на подругу, но та лишь пожала плечами, сосредоточенно продолжая возиться с замком.

— Может украсть что угодно, — хихикнула Лиза. — Даже панталоны с чужой верёвки.

— И не говори, — пробормотала Сарита, сосредочившись на замке.

Замок наконец щёлкнул, и дверь чуть приоткрылась, издав скрип, от которого девушки мгновенно замерли.

— Ну, теперь давай не шуметь, а? — шёпотом сказала Лиза, заглядывая внутрь.

— Как будто ты умеешь, — фыркнула Сарита и первой шагнула в тёмное помещение.

Они хоть и учились в лучшем лицее Британии, но и здесь было своё подсобное хозяйство. Зачем, спросите вы?

Ну, во-первых, чтобы всегда иметь свежее мясо, молоко, яйца — воспитание будущих джентльменов и леди не отменяло необходимости в практичности. Но, во-вторых, и это, пожалуй, самое важное, — для показательного наказания.

Тех, кто осмеливался нарушать дисциплину, не отправляли в карцер и не ставили в угол, как в дешёвых школах для простолюдинов. Нет, здесь наказание было куда изощрённее. Их ссылали на работу — чистить стойла, выносить навоз, доить коров и гонять свиней. Грязь, тяжёлый труд, запах, который въедался в одежду и волосы — вот что ждало провинившихся.

И, надо признать, метод работал. После нескольких дней такой ссылки даже самый отчаянный балбес задумывался, стоит ли в следующий раз попадаться на глаза преподавателям.

Но иногда нарушение дисциплины было не просто блажью, а необходимостью. Сегодня именно такой случай. Девочки пришли сюда не просто так — они пришли мстить.

Прошло три месяца, и лицей обрел свою внутреннюю структуру. Как и в любом закрытом обществе, здесь сформировалась собственная иерархия, негласные законы, группы влияния, а главное — рейтинг. Здесь важно было не только учиться, но и уметь держать позицию, а ещё лучше — подниматься выше по социальной лестнице. Всё сложилось так, что одна из самых сильных групп собралась вокруг Лизы Кавендиш. Дочь Великого Дома, харизматичная, дерзкая и умная, она быстро завоевала авторитет среди девушек, которые искали защиты или просто хотели быть в окружении лидера. Но власть никогда не бывает единоличной. Противовесом Лизе стала Анабель Де Грамон — девушка из старинного французского графского рода, утончённая, гордая и, что важнее всего, безжалостно амбициозная. Она не терпела конкуренции и привыкла брать всё, что считала своим по праву рождения. И вот эта самая Анабель Де Грамон, только подумайте, не просто посмела бросить вызов Лизе — она увела у неё её воздыхателя! Какой-то жалкий мальчишка, конечно, не стоил войны, но дело было не в нём, а в принципе. Анабель сделала это демонстративно, с изысканной французской ухмылкой, подчёркнуто небрежно принимая ухаживания того, кто ещё недавно писал Лизе записки с поэтическими признаниями. Но этого ей оказалось мало. Она ещё и публично насмехалась над Лизой, делая колкие замечания в нужные моменты, подрывая её авторитет перед другими ученицами, облекая свою издёвку в вежливые, но отравленные фразы. О, эта француженка играла умно — не грубая драка, не открытая вражда, а тонкая, филигранная атака, которая должна была медленно, но верно разрушить репутацию Лизы.

Но Лиза Кавендиш уже давно перестала быть той робкой девушкой, которая просто опускала глаза и терпела оскорбления. Теперь она была другой. Теперь у неё была Сарита. А Сариту воспитывала "Большая мамочка" — женщина, которая знала как надо держать половник. Поэтому размер мести будет жутким. И потому они сейчас были здесь, в свинарнике, готовые нанести ответный удар. Сарита смахнула пыль с ладоней и посмотрела на Лизу:

— Ну что, Кавендиш, начнём?

Лиза хищно улыбнулась.

— О, начнём. Пусть эта де Грамон узнает, что значит переходить дорогу не той девушке.

— Значит так, ты красишь, я стреноживаю свиней, — сказала Сарита, доставая верёвку и быстро распутывая узлы.

Лиза кивнула, доставая из-под плаща небольшой горшочек с густой, зловещего цвета краской.

— Думаешь, сойдёт? — она приподняла крышку и скривилась от запаха.

— Главное, чтобы держалось и пахло, — ухмыльнулась Сарита, накидывая петлю на первую свинью. — И чтобы утром все тыкали пальцем в де Грамон.

Свинья недовольно хрюкнула, пытаясь вырваться, но Сарита ловко затянула узел, быстро обездвиживая животное.

— Отлично, первая пошла. Давай, работай, художница.

Лиза, едва сдерживая смех, макнула кисть в краску и принялась разукрашивать свинью, превращая её в… ну, что-то весьма художественное.

— А если нас поймают? — хихикнула она, бросая взгляд на подругу.

Сарита ухмыльнулась и с невозмутимым видом перекинула верёвку на следующую жертву.

— Тогда скажем, что мы просто прививаем свиньям чувство прекрасного.

Утром лицей было не узнать. Двадцать разукрашенных свиней, словно войско мятежников, носились по территории, превращая ухоженные дорожки с клумбами в невесть что. Грязь, разрытая земля, раздавленные цветы — всё смешалось в хаосе, который ещё долго будут вспоминать с содроганием. Но самое главное было не это. Свиньи были покрыты яркой и зловонной краской, а на их боках красовались надписи на французском языке, которые не оставляли места для сомнений.