хоанализу от одного шизика другому – сказал Лабетов и громко засмеялся, сотрясаясь всем телом. Таким нескромным поведением он тут же привлек внимание санитара, но тот лишь задержал взгляд на пару мгновений и снова погрузился в полудрему. Вначале расфокусированный взгляд Миши-сталкера переместился на собеседника, потом начала исчезать с лица радость, которая сменилась напряжением. Внутри сталкера зарождалась ярость. Антон поговорил еще пару минут, потом похлопал по плечу пацана и встал. Шёл к нам Городецкий с улыбкой на тысячу баксов. – Поздравляю, теперь понесется моча по трубам! Шоковая терапия в действии, –бандит смеялся на этот раз тихо, чтобы не вывести из сонного состояния санитара, сотрясаясь всем телом. В следующий момент Миша, вскочив с места, надел свой рюкзак и автомат и прыгнул на сетку забора, как натуральный ниндзя. Дальнейший сюжет был развернут очень быстро. Со стороны наблюдатель мог видеть, как к висящему на сетке дрищу подскочили два санитара и стали стягивать на землю. Воин выкрикивал проклятия и сопротивлялся, но был низвергнут на асфальт. Рядом сидящие мужики вскочили и стали помогать санитарам, так как дури в нем оказалось, как у здорового быка перед убоем. Пять человек вдавливали Мишу в асфальт, пока он буянил. Появилась медсестра со шприцем, и своим отточенным движением киллера воткнула кинжал через пижаму в бедро сталкера. Ощущение было, что это была пуля, а не транквилизатор, остановив его в секунду. Силы покинули героя, и санитары вынесли его с поля боя в госпиталь. После такого спектакля все трое закурили. – Ну, ты Светлый, сама доброта, – сказал я, затягиваясь. – Ему это только во благо, – ответил Антон. – Это ты Мише расскажи, которого галоперидолом заколют на привязи в первой палате. Он из рая по скоростному лифту прямо в ад попал. И в лучшем случае на неделю капельницы пропишут. А там, куда его отнесли, неделя будет вечностью, – Лабетов наслаждался правотой своих слов по поводу терапии от шизика шизику. – Тогда не делай добра и не получишь зла, – сказал Антон с выдохом дыма. – Это точно. Вон, какой Завулон довольный сидит, – обратил внимание Лабетов. – Тьма всегда была тенью Света. Тут принцип взаимоотношений как в айкидо: силы противника используются против него. Только, чем выше уровень соперников, тем больше мясорубка, которая становится похожа на изящный смертельный танец, где оба находятся в энергетическом потоке и каждый ждет ошибки соперника. – Без боли не бывает прозрения,– сказал Лабетов и, вытащив из глазницы свой стеклянный глаз, он положил его на ладонь. Он поступал так каждый раз, когда был доволен собой после эффектной фразы. – Именно, – сказал Антон, – и Мише лучше выйти из иллюзии и начать жить, чем, например, вот так, – ткнул Городецкий в стеклянный глаз Лабетова. – Да, за всё в жизни приходится платить, – ностальгически вздохнул бандит и засунул глаз в пустую глазницу. Лабетов был весьма примечательным персонажем, его манера общаться, внешний вид и тембр голоса составляли образ гения, задумчивого и сложного в его внутреннем мире. Врачи и санитары его любили, потому что он любил веселиться. Приятный собеседник в этих стенах за исключением переключателя, которым была нервозность. Без тяжелой артиллерии фармацевтики обойтись было невозможно. Когда действие лекарств было незначительным, в нем мог проснуться депрессивный, хамовитый бандит Вовчик, нетерпимый к чужому мнению. Неприятный тип. В нашем заведении знали и контролировали его. Вглядываясь в Лабетова, меня начало нести каким-то потоком желтого света. Из этого странного состояния меня вывел Лабетов, почему-то внимательно всматриваясь в меня: – А к тому, что сколько не прячь, сколько не тренируйся – всё равно спеленают, – он вздохнул и выбросил бычок. Разговор сам собой закончился, я проследовал взглядом за уходящим Лабетовым в его малиновом пиджаке. После таких открытий с Городецким, Сталкером и Лабетовым, я решил посмотреть на окружающих при помощи своего дара. Магический взгляд стал перевоплощать однотипных пациентов в красочные карнавальные костюмы. Стали проявляться святые с нимбами, ангелы в белых одеждах и с крыльями, монстры и демоны, чернокнижники. Довелось увидеть контакт космонавтов и инопланетных гуманоидов. Разведчиков и военных выдавали только нашивки, ордена и погоны на фуфайках. Из политиков попался тот же Чубайс и старенький Горбачев. Был Кашпировский и Есенин. Интересным было появление Якубовича, который держал банку огурцов, не сменив свой дурдомовский прикид. Перевоплощение происходило не со всеми, многие оставались сами собой. Я не заметил, как появилась медсестра и позвала всех на обед. Она была в купальнике с короной на голове и ленточкой, на которой золотом было написано «Мисс Вселенная». И вот таким образом весь карнавал передрейфовал на фуршет в дурдомовскую столовую. Послеобеденный тихий час прошёл, как полагается тихо. Каждый был занят всякой ерундой. Я посмотрел на своего соседа Самойлова, который раздобыл где-то чистый лист и краски в тюбиках. Красок было только два цвета: черный и красный. Кисточек не было, поэтому искусство творилось фильтром от сигареты. – Сэм, чего ты там рисуешь? – спросил я у художника. Вместо ответа Самойлов показал рисунок, на котором в полной черноте просматривались контуры бородатого мужика с крыльями и длинным мечом в руках. Сверху него красными печатными буквами было написано «Бог». – Ну и чего это будет? – Я решил писать Новейший завет, и вот для него обложку рисую. Ну, как нравится? – Сильно.Слышь, а ты где краски–то взял? – У Эдика спёр. У него их все равно много, а мне для великой цели надо. Мастер сконцентрировался на полотне. В ход пошла красная краска. Про обворованного Эдика я знал немного. Лишь то, что он был профессиональным иконописцем и работал реставратором в церквях. Была у него пагубная привычка – многомесячный запой. Когда доходил до ручки, то брал краски и приезжал сдаваться к Юрию Анатольевичу. Тут он лечился и рисовал. В отделении много было картин, нарисованных Эдиком на кусках ДСП. Например, в комнате посещений висела картина «Пришествие Христа народу» размером 2х4 метра. Когда я смотрю на эту картину, то всегда вспоминаю фильм «Терминатор», как голый мужик появляется из неоткуда к удивленной публике. В столовой целая стена была в пейзаже, где девушка стоит на крутом берегу и смотрит на уплывающий корабль. Проходную дверь в туберкулезное отделение закрыли иконой «Распятие Христа». На этой картине было изображено распятие Христа и ещё двух его апостолов-учеников. У ног Иисуса плакали женщины. Эта икона была знаменита тем, что она мироточила три раза: в момент захвата террористами московского театра; когда самолеты протаранили в Америке небоскрёбы и третий раз при обвале крыши московского аквапарка. Две белые струйки засохли на иконе в тех местах, где у Христа была нарисована кровь: на голове от тернового венка и из раны в правом подреберье. Одна струйка однажды дошла до глаз нарисованной Марии Магдалины. Струйки эти сохранялись недолго, так как их отковыривали мужики и ели. Про эту икону даже писали в какой-то местной газете. Сейчас Эдик трудился над очередным своим шедевром, который никому не показывал. Мне надоело валяться на койке, и я пошел в курилку. Там что-то вещал наркоман Бубль-Гум с маньяком Максимкой. Бубль-Гум получил свою кличку из-за одного своего прошлого случая когда-то давно. Как он сам рассказывал: ширнулся он хорошим раствором и сидел, залипая, жвал жвачку. Когда его отпустило, он обнаружил в своей щеке дырку, так как жевал не жвачку, а себя. С тех пор на левой щеке у него был шрам. Маньяк Максимка был небольшой, безобидный парень, находящийся в постоянном маниакальном возбуждении. Этот чудик постоянно придумывал какие-то идеи, разговаривал без умолку и всегда был всем доволен. Сколько себя помню, его не обрубали никакие дозы нейролептиков, и жил он тут вечно. Закурив сигарету, я стал слушать разговор двух красавцев. – А чего будет, если вмазаться спермой? – спросил Максимка – Тогда точно кончишь. У тебя от спермы все опилки в голове слиплись, если бы ты был умный, то стал бы её продавать и купил бы модную тачку. Такой остроумный ответ был встречен громким смехом. Бубль всегда отличался отменным чувством юмора, с порядочной долей сатиры, за что не раз попадал. – Ну и сколько она стоит? – Максимка удивленно взметнул брови, казалось, до самого темечка. – Если стакан принесешь, то сто тысяч получишь, а если вон ту коробочку от йогурта, – Бубль показал на литровую упаковку, валявшуюся в мусорном ведре, – то тогда миллион баксов. – Миллион баксов – это хорошо, только долго её надо собирать. – А ты соплями разбавляй, или можешь в долю кого-нибудь взять. – Точно, устрою кооператив «Мерседес». – Почему «Мерседес»? – Чего не нравится? Тогда «БМВ шестерка». Пойдешь ко мне завхозом? – Не, мне нельзя, у меня справка по гепатиту есть. – А ты Витек, хочешь тачку? – Слушай Максимка, тебе нужно штат расширить. У тебя журналов про телок куча, так ты можешь их во всём отделении на сопли и сперму менять. – Точно, а когда соберу, то как мне отсюда выйти, чтоб продать? – Так тебе и выходить не надо будет. Ты с санитаркой Валей договоришься на проценты. Она тетка с понятиями, поможет. – Отлично, а с чего начинать-то. – Предлагаю ввести в сортире дежурство. Максимка схватил кар