лате. Кололи, в основном, аминазин или галоперидол. Их обычно назначали трижды в день. Кроме того, в уколах прописывали и обычные препараты. В среднем на товарища выпадало до десяти уколов в день. Контрольной и действенной мерой для усмирения помимо карцера являлась капельница. Даже если бы кололи просто воду, то с таким количеством уколов за неделю и демон стал бы вести себя согласно распорядку и правилам отделения. Я уже два месяца не получал уколов, а кушал таблетки, так как вел себя незаметно и на здоровье не жаловался. В таком же положении были и мои соседи. Здесь все были одинаковые и вполне нормальные ребята. По крайней мере, сложилось бы такое впечатление у нормального человека. Но я знал, что каждый из этой серой массы по-своему уникален. Тут есть Боги, Дьяволы, агенты КГБ, просветленные и подопытные инопланетянами. Есть такие, что даже не понять, что они из себя представляют. У каждого свой индивидуальный портал в миры, которые далеки от побеленных стен коридора. Это заведение служит посадочной площадкой или залом ожидания в межгалактическом аэропорте. Вон в углу сидит здоровенный бугай Андрюша, который улыбается и тихо читает мантру «Ом мани падмэ хум», перебирая невидимые чётки. Утренняя служба у него. Видать уже посадочный талон получил и готов к взлету. Но не научился он еще прятаться. Запалится он со своей мантрой, и они приколют его крылья галоперидолом к трапу. Жалко его, безобидный он, как ребенок. Остальные сидят молча с полной отрешенностью на лицах. Это и есть многолетний опыт и закалка. Любому жильцу этого заведения можно было доверить самую страшную военную тайну и быть уверенным, что на допросе тайну раскроет только тот, кто её доверил, ведь каждый циклился лишь на своем неповторимом мире. Дверь шлюза открылась, и весь человеческий осадок опять устремился вялотекущим потоком обратно в коридор и далее в туалет, умывальник и курилку. Определение направления с утра было самым трудным выбором за день. Я пошел на лестничную площадку, выделенную под курилку. Там уже собралось несколько человек. Кто-то стоял, кто-то сидел на корточках, потягивая табак. В курилке всегда понятно, у кого и как обстоят материальные дела. Основная масса больных дымила «Приму» без фильтра, которую получали из выделенных им пенсионных денег. Все они имели несмываемые, грязно рыжие отметины от никотина на кончиках указательного и среднего пальцев. Сигареты с фильтром курили те, кому приносили передачки, или те, кто каким-то, непостижимым образом добыл курево в больнице. У нас были даже те, кто курил иностранные сигареты. Обычно это были наркоманы, сосланные на лечение. Они были в каком-то смысле туристами нашего отделения, не задерживаясь надолго. Среди курящих были и бедолаги, чьи сигареты куда-то подевались. Я присел на корточки, достал свою «Яву» и закурил. Все молчали, утро еще не закончилось. Молчание длилось, пока в курилку не зашел один из безденежных бедолаг. Чубайс был бомжеватой наружности, рыжий мужик, все тело которого в доказательство истинности его личности было покрыто веснушками. Увидев, у меня в руках пачку, он затянул свою балладу: – Слушай, Витёк, дай закурить, а я на твой счет шесть миллионов долларов переведу. Мои сигареты закончились, так как командировочных мало получил. Честное слово, на следующей неделе все до цента отдам. – Отвали, Чубайс, ты мне еще обещанную BMW не подогнал. Толку от тебя никакого. И реформы у тебя говеннные. Ими даже подтираться не удобно. Когда долги отдашь – тогда и подходи. Чубайсу ответить было нечем. Оглядев окружающих в курилке и вспомнив все долги, кому должен, он полез в карман своей пижамы и со смущенным видом достал оттуда «Приму». Никого это не удивило, так как происходило каждый раз, когда Чубайс попадал в курилку. Толстый Алик вдруг резко поднял голову и включился, как будто он до этого прервал рассказ: – Так вот, вчера смотрел, как наши с финнами играли, ну как беременные бараны. У меня складывается впечатление, что они в поддавки за бабки играют. – Попробовали они при Сталине так поиграть, следующие десять лет на Калыме бы играли, а тренера расстреляли как продажную контру, – прогромыхал старый коммунист Чапай – седовласый, крепкий, жилистый дед, не отрываясь от созерцания потолка, из-за чего его глаза казались без зрачков. – Нет, тут дело в общественной магии, – сказал Кастанеда – долговязый, ссутулившийся, высохший мужик с белой, почти голубой кожей. – Это как? – удивился Алик. – Всё основано на том, что мысль материальна, – Кастанеда, как правило, произнося очередную прописную истину, распрямлял свою согнувшуюся спину, от чего казалось, что он только что вырос не меньше, чем на 20 сантиметров, – Надеюсь, присутствующие не будут этого отрицать. А если мысль эмоционально заряжена, то это самонаводящаяся ракета. И когда две команды играют, то играют не только игроки с их умением и быстротой, а еще друг на друга давят болельщики, придавая энергии своим и вытесняя энергию противника. При такой борьбе массовой энергии игроки и ждут подходящий момент, чтобы прорвать оборону и забить мяч. Именно поэтому при Совке наши были самые лучшие, так как вся страна могла выдавить кого угодно. Сейчас она поменяла свое мнение, и игроки воюют против своих и чужих. А при таких делах, что воюй, что не воюй, всё равно получишь шайбу. Понятно? – И что прикажешь их полюбить всем сердцем? – Ну, если не хочешь воевать вместе с ними, так хотя бы не ругай. Поверь, это уже какая-то польза. Алик был не в настроении обсуждать серьезные вопросы: – Ладно. Хорош болтать, на обход пора идти. Чубайс откашлялся и протараторил: – Сейчас воспитывать будут. Небось, Светка на пятиминутке накапала шефу на Серегу, который бухой в слюни на ужин явился. Утреннее воскуривание табака завершилось, и все разошлись по своим палатам. В момент обхода всё отделение должно было замирать на своих местах у коек. Обход проводил заведующий отделением Юрий Анатольевич и его молодой врач Евгений Петрович. Начинался обход всегда с конца коридора, с шестой палаты. Там находились в основном долгожители без каких-либо проблем. Чем ближе палата находилась к процедурному кабинету, тем не стабильнее товарищи там проживали. Первая палата была для всех поступивших, особо отличившихся и особо отлетевших. На входе в первую палату всегда сидел санитар и следил за всеми. Во второй палате валялись годами старые дураки с полностью высохшими мозгами. Я же обитал в третьей палате с кроватью у окна. В палату зашел довольный жизнью шеф, рядом встал угрюмый Евгений Петрович. Все стояли по стойке смирно. – Так, ну что у нас тут? Молодцы. Подстрижены, кровати заправлены. Самойлов хорошо; Федотов, почему кашляешь? Иди сюда послушаю. Хрипишь, Федотов. Евгений Петрович, назначь антибиотики. Дальше… Гнатюк, ты готовься на выписку, родителей ко мне. Прохоров… Виктор, откуда шишка на лбу? – Ночью наткнулся, Юрий Анатольевич. – Осторожней нужно быть. Смотрю, Библию читаешь? – Да, взял ознакомиться, только чего-то никак. «Шеф не против Библии, только какой нормальный человек её сможет читать». – Ну-ну. Понаблюдаем. Следующий. Пархоменко – нормально. – Гражданин начальник, когда отпустишь? – в очередной раз обхода уже зло спросил Завъялов. Это был старый эпилептик со стажем, у которого никого не было, но мысли о свободе его никак не отпускали. – Скоро выпишу, скоро. – Ты мне «скоро» сколько лет говоришь? Вот напишу на тебя главврачу. Он меня знает, а ты плохой. Юрий Анатольевич обезоруживающе улыбнулся и похлопал приятельски по плечу Завъялова. Тот в свою очередь опустил глаза в пол и замер. Врач обвел еще раз всех своим коронным взглядом хозяина и обратился: – Слушайте, Лесков чесотку подхватил где-то, сейчас в изоляторе загорает, так что если чесаться начнете, сразу говорите. Выйдя из палаты, процессия направилась в четвертую палату, именуемую блатной. Там содержали алкашей и наркоманов. Во время обхода там был каждый раз аншлаг. Для нашей палаты осмотр официально закончился, и каждый занялся своими делами. Я начал изучать свой лоб: «Может спросонок стукнулся, вот и шишка. Только не помню, где её подцепил, а лунатизм за мной ещё не наблюдался. Хотя и лунатики – народ осторожный». Каким-то образом шишка была связана с Библией. Я посмотрел на книгу, которая светилась под солнечными лучами. На ней был очень красивый солнечный зайчик, который переливался, как маленькая звездочка. Присмотревшись, я разглядел на книге стекляшку. Это оказался прозрачный, игральный кубиком, на сторонах которого были точки от одного до шести. Внутри кубика в центре был шарик с матовой поверхностью. Смотря внутрь его, я поймал ощущение, что там находится спрятанная звезда. Я покрутил игрушку в руках и бросил на подоконник. Кубик покатился и остановился. На ребре была одна точка. Я взял его и бросил еще раз. Выпал опять один. Сделав еще несколько бросков, результат не изменился. Кубик всегда останавливался на единице. Такое однообразие быстро надоело, и стекляшка поспешила утонуть в кармане моей пижамы. Обход закончился, и всех позвали на завтрак. Около столовой скопилась толпа, походившая на жужжащий рой. Вокруг тихие разговоры, шуршание пижам и шарканье обуви о только что вымытый пол. Для самочувствия пациентов важна прежде всего стабильность. Столовая открылась, и каждый сел на свое место. Санитары раздавали ложки и тарелки с водя