ей, но считаю большим грехом подвергать своего ребенка жизни в этом дурдоме. Я - реалист, и в счастливое будущее не верю, поэтому врядли выпишусь из этого настоящего мира до смерти. Так что пополнять ряды моральными уродами я не намерен и согласен быть тупиком эволюции. Так хоть какую-то пользу принесу. – Говорят, что от наркотиков живут мало, тебе умирать не страшно? – Да всем умирать страшно и молодым и старым, однако, существует в жизни закон количества и качества. Чем насыщенней жизнь, тем она короче. Поэтому деревенская бабка будет гораздо дольше жить, чем тусовщица мегаполиса. И тут дело не в здоровом образе жизни, а в затраченной энергии на очередное событие. А когда наступает момент, когда брать её уже неоткуда – это и есть смерти. На этой мудрой мысли я предлагаю переместиться в палату и попить чифирку. Всё было логично и просто для понимания, вопросы внутри черепной коробки жужжали, надо было отвлечься. Пожелтевшая известка на стенах и потолке из-за постоянного курения наводили какую-то достоевскую грусть. Никотина в организме было достаточно, и поднять давление старым, добрым чифиром всегда было здесь в радость. Покинув курилку, мы пошли в седьмую палату. На входе стояла литровая банка с кипятильником, где уже начинали появляться пузыри. В палате мужики рубились в козла, комментируя каждый ход. Лишь незадействованный Есенин ходил гигантскими шагами возле окна и читал свои бестолковые стихи, которые рождал в огромном количестве. Одет он был по-старомодному, естественно, в цилиндре и при штиблетах, демонстрируя всем своим видом франта с отменным вкусом в последней моде. Обычно его затыкали, так как такая чушь любому быстро надоедала. Но при удобном случае снова начинал свои литературные представления. Игра в карты была для него интересным занятием, хотя на него никто не обращал внимания. С первого же взгляда и услышанного предложения стало понятно, что сейчас он отрывается по полной программе: – Темно серая рубашка, запрокинулась на север. И лохматые медведи ей немного улыбнулись. Светлым заревом заката слышен был удар крылатый, Из фабричного картона отломались чьи-то ноги. – Слышишь, внук гения, отвлекись от созидания шедевров и за кипятильником следи, – выкрикнул кто-то из играющей толпы. Бубль прогремел: – Да он уже кипит давно, нашли кого смотрящим оставлять. Есенин остановился, пожал плечами и продолжил своими широкими шагами сотрясать Вселенную. От компании отделился полностью седой сторожила -Боря, и засеменил за банкой с кипятком. Этот маленький, высохший дед, навскидку лет шестидесяти, в оранжевом одеянии, в контрасте с его белыми волосами, обрамляющими лысину, был знаменит тем, что провел здесь времени больше, чем кто-либо. Он принес банку с кипятильником. Он часто проводил чайную церемонию, отлично заваривая чифирь, что особо ценилось в подобных заведениях. Половина пачки чая попало в банку, и вода стала превращаться в суп черного цвета. Будда шевелил беззубым ртом, что-то читая и не издавая при этом ни одного звука. Громче всех было слышно философские рассуждения Есенина: – Дайте срочно мне бальзама, Я прочту вам про Адама. – Про Адама ты и так прочтешь, а первача и так мало, – глухим голосом ответил Боря, прервав чтение священных текстов. Банка пошла по кругу, это был отменный напиток, который здесь очень ценился. Есенин закончил свои литературные чтения, устремившись за кружкой. Но коэффициент полезного действия был нулевым. В какой-то момент поэт остановился, низко опустив голову, наверно, набираясь вдохновения от несправедливости в отношении талантливых людей. Терпкий горький вкус чая разлился у меня во рту. Через несколько минут сердце стало набирать скорость и разгулялось до того, что решило выпрыгнуть из горла. Заметив это, Бубль толкнул меня в бок, добавив: – Эээ, брат, да ты не понял в чем суть кайфа, и приход у тебя как у молодого. Любой кайф нужно понять. Чтобы с этим согласиться вспомни свой первый сексуальный опыт или первую затяжку. Боря оживил Есенина, громко сказав: – Эй, Пушкин, цепляй банку и вперед за водой, вторячком догонишься. – Я Есенин, а не Пушкин, причем настоящий внук – могу паспорт показать. Да, Боря умиротворенно ответил: – Внук, если начнешь опять грузить своим гинекологическим деревом, не увидишь даже нифелей, как своих ушей. Есенин схватил банку и умчался в умывальник. Алик перестал раздавать карты и взял свою раздачу: – Пытался я как-то этого чудика переубедить, что он не внук поэта, а всего лишь однофамилец, и стихи его полная хрень. – В них нет никакого смысла. Юрий Анатольевич в одной из бесед мне разъяснил со своей позиции ученого человека, что специфика любого бреда в кристаллизованном ложном умозаключении смысла, который не поддается не одному аргументу. Бубль Гум в свойственной ему манере добавил: – Поэтому радио можно не покупать – тут своё постоянно работает. Компания снова загудела, тема касалась каждого, находящегося как в этих стенах, так и за ними. Просто, здесь это ощущалось острее и отчетливее. – Да, Есенин, бывает, как начнет перлы выдавать, так хоть записывай, - Альф в своем фирменном стиле, пришельца-весельчака, выдал, - сегодня, например, стою с утра у туалета, в очереди на клизму для жителей с взорвавшейся планеты Мелмак. Ну и этот вундеркинд рядом стоит, что-то под нос бубнит. А потом, как выдал: Хорошо, что в каждом живом организме существует дырочка для клизмы. Представьте! Это что же получается? Что любое существо с Земли, от червяка и слона до инопланетянина найдется место для клизмы? Реально. – Реальность для всех разная, - Бубль Гум ухмыльнулся, - тебе, как существу с другой планеты не понять. Тут главное не реальность, а шанс. И вот он у всех один. Альф не мог угомониться: – А после клизмы Есенин выдал другой перл: По теории – я глупый, а по тактике – дурак. Здрасте, люди дорогие, – я заслуженный чудак. – А ты ухмыляешься, Бубль, – мне показались эти строки очень глубокими. – Точно, гений чистой красоты, лови крюка. Пойдем курить. Крестовая семерка завершила крестовый поход за дамой, и благородное общество распалось само собой, большая часть господ ушло курить, а я в полном недоумении от проведенного дня пошел сразу спать. День был сложным, многого я не понимал, хотя где-то присутствовало понимание и осознание. На этой оптимистичной ноте я отключился.