Европа должна брать в качестве модели Швейцарию, а не Италию, с многообразием диалектов и традиций, и национальных языков. Европа должна остаться мультилингвистическим сообществом.
Многоязычие или путаница?
Если вы посмотрите, как в американских университетах преподают Шекспира, вы решите, что совсем необязательно знать африканскую или индийскую культуру, вы увидите эту «научную фантастику», в которой Хемингуэй может заменить Менандра [5]. Но я всё же уверен, что в Европе есть сила, которая сохранит нас от такой наивности. В Париже можно изучать Западную цивилизацию, но Институт Арабского Мира доказывает, что Восточные цивилизации можно изучать с неменьшим успехом.
Можно представить среднюю школу, в которой история Франции изучается одновременно с историей африканского общества. Европа не так простодушна, чтобы говорить: давайте забудем Шекспира, и будем изучать индийские религии. Поэтому, вероятность того, что Валери заменит Менандра в Европе значительно меньше, чем в Америке. Ведь чтобы стать Менандром, надо, чтобы язык, на котором ты пишешь, стал мёртвым. Следовательно, чтобы живые языки Европы стали мертвыми, с их способностью к регенерации, должна произойти трагедия планетарного масштаба, которая заставит западные страны пасть в руины. И это маловероятно. Хотя движение информации всюду в мире так хаотично, что есть опасность того, что в один прекрасный день к Нотр Даму начнут относиться так же как к статуям Острова Пасхи.
Отдельный, но самостоятельный
В 1943 Альберто Савинио писал: «Понятие нации было первоначально экспансивным понятием, а следовательно активным и продуктивным. Также, оно оказало влияние на формирование наций Европы, детьми которых мы были и остаёмся до сих пор. Это понятие с тех пор потеряло экспансивные качества и теперь приняло ограничительные свойства».
Я разделяю это мнение об ограниченности Европейской системы с Савинио. Весьма маловероятно, что во Франции сегодня кто-нибудь в серьёз разделяет идеи Ришелье, прилагавшего большие усилия для того, чтобы вся Европа говорила по-французски, или идеи кайзера Фридрих II, который хотел, чтобы вся Европа говорила по-немецки.
К сожалению, те, кто боится, что Европейское единство сотрёт национальные особенности, не понимает, что Ришелье создавал французскую нацию, но он не оберегал французский язык севера от влияния Марселя и марсельцев со всеми их традициями, культурой и южным диалектом.
В Италии подобная идея возможна лишь для объединения нации, для сохранения традиции. Например, я чувствую себя пьемонтцем [6] и полагаю, что кто-нибудь, живущий на Сицилии, чувствует себя неаполитанцем. Важно знать, что Европа может существовать и без экспансивного понятия о нации. Европейский Союз существует именно для того, чтобы уберечь нас от ностальгии по «немецкой» или «французской» Европе. Тем не менее, нация остается основным элементом самоопределения. Проблема этого самоопределения состоит в том, что Европа должна объединиться в мультилингвистическое пространство, в Европу полиглотов.
Европа должна стать землей переводчиков — людей, которые умеют глубоко вникать в исходный текст и обладают большой любовью к своему родному языку, в котором они пытаются искать синонимы. Такова идея Европы. Через перевод наш язык обогащается, но также становится более простым для понимания.
В Европе, в которой больше нет франков и марок, но есть евро, по крайней мере, для меня, ничего не изменилось. Но это должна оставаться Европа, в которой, вы, находясь в Париже, будете находиться в Париже, а, находясь в Берлине, вы будете находиться в Берлине! В этих городах мы должны чувствовать две совершенно различных цивилизации, которые могут быть нам понятны и нами любимы.
Современные строители вавилонской башни
В 18-19-ом столетиях миф о Вавилонской башне стал символом прогресса, светлого будущего. И нет больше страха, что эта башня станет такой высокой, что достанет до Бога, нет больше того богоборческого вызова и гордыни. Вавилон был изначально греховен, но это стало достоинством в современном мире. Существует проект строительства «бесконечной башни», Вавилонской башни в западной части Парижа. Но современный мир уже сделал выбор в пользу создания Вавилонской башни, — это космические корабли. Современный мир создал Вавилонскую башню полётами на Луну и поисками того, что происходит в самых отдалённых уголках Вселенной. В этих обстоятельствах, сегодняшнее желание Парижа построить башню не может быть ничем иным как архаической метафорой.