Витовт поднял голову, поглядел слепо. Писец, угадав движение господина, тотчас высунулся на погляд.
— Спытко извещен? — вопросил Витовт. Писец отрицательно помотал головой. Витовт протянул ему грамоту, сказал хрипло, не сумевши справиться с голосом: — Извести!
Он прикрыл глаза. Да, видел, видел ее огрузневшей, с пятнами на лице, но представить ее себе мертвой все одно не мог и мысленно продолжал спорить с нею, упрекая за несвоевременную смерть. Продержалась бы хотя до его возвращения из похода! Горько улыбнулся — зачем это ему теперь? Котиное, слегка обрюзгшее лицо Витовта дернулось в кривой, нехорошей улыбке. Он все-таки любил Ядвигу. Теперь может признаться в этом самому себе: да, любил! Понимает ли хоть Ягайло, что он потерял вместе с Ядвигою? А он, Витовт? — спрашивал себя и не находил ответа. В голову лезло все мелкое, суедневное. Шли рати, вздымая дорожную пыль, катились возы, скакали лошади, тяжело ползли пушки, снятые с крепостных стен… А Ядвига умерла. Уже умерла… Проклятие! "Господи, прими душу ее в райские кущи свои!" — произнес про себя, не очень веря ни в рай, ни в ад, но куда-то же должна пойти ее, тогда еще, в самом начале, обреченная гибели, душа!
Витовт сидел сгорбясь, смеживши очи. И, картинами, проходило перед ним его трудное прошлое: союзы с немцами; двукратный штурм Виль-ны; гибель детей, Ивана и Юрия; трудная война со Скиргайлой, которого он в конце концов содеял другом себе; разгром Дмитрия Корибута… Да, он взял тогда Друцк, Оршу, Витебск, сдавшийся под гром пушек, взял Житомир и Овруч. Скиргайлу он тогда посадил в Киеве вместо Владимира Ольгердовича. Скиргайло тоже был Ольгердович. По его приказу Скиргайло взял Черкассы и Звенигород, отобрав эти города у ордынцев. В Киеве его отравил Киприанов наместник, Фома Изуфов. Скиргайло умер на седьмой день, возможно, никакого отравления и не было… Во всяком случае, Киприану он обязан многим, ежели не всем. Но Киприану надобно, чтобы он, Витовт, принял православие, а это значит, навсегда потерять Польшу, что особенно опасно теперь, после смерти Ядвиги…
— Зачем ты умерла, не дождавшись моего возвращения из похода! — прошептал он с надсадною болью. Умерла. Не дождавшись! Ни перед кем не желал он похвастаться своей победой, как пред нею, Ядвигой. — И ты умерла!
Ядвигу он, кажется, убедил, что Скиргайло должен был умереть. Ядвигу, но не Ягайлу! Ягайло теперь будет искать, кого из Ольгердовичей противопоставить ему, Витовту. Точнее, уже нашел. Это будет Свидригайло. Будет и есть! Нет, пока он не станет королем Литвы, самостоятельным независимым володетелем Литвы и Руссии…
Витовт подымает голову. Глаза его загораются гневом.
— Кто там! — громко спрашивает он, намерясь воспретить чей бы то ни было приход.
— Князь Дмитрий Михалыч Боброк до твоей милости! — отвечает придверник.
Витовт рывком встает на ноги. Подтягивает пояс. Жестом дает понять холопу, чтобы накрыл стол и выставил угощение. Произносит резко:
— Проси!
Боброк один из очень немногих, кому он не волен отказать в приеме, что бы ни случилось и кто бы ни умер в Кракове.
Витовт стоит. Двое холопов возятся, накрывая раскладной столик. Выставляют серебряную и золотую посуду, чары, стеклянные сплетенные кувшины с темным вином, мисы и судки с заедками.
Боброк, высокий, сухой, вступает в шатер. Слышно, как звякают стремена, как топочет удерживаемый стремянным конь.