Он умолк, полез за пояс, после чего вытащил красивый, большой кошель из красной кожи, обшитый золотом. Он тяжело звякнул, когда он положил его на стол.
— Магистр Маддердин, наша конфратерния единогласно постановила, что мы готовы в это трудное время поддержать Святой Официум и усердно трудящихся в ней инквизиторов значительной суммой, — торжественным тоном объявил он. — И мы будем весьма обязаны, если вы соизволите оказать нам эту милость и принять ее.
— Весьма, — заверил Крумм.
— Это очень великодушный жест, — признал я. — Позвольте, однако, спросить, какой услуги ожидает ваше уважаемое общество в обмен на это вот пожертвование? — Я кончиком указательного пальца коснулся кошелька.
— Сущая мелочь, если позволено будет просить… — Пуффмейстер, приблизив большой палец к указательному, показал, о какой незначительной услуге идет речь.
— Просить можно всегда, — ответил я. — Что же это за мелочь?
— Будьте так любезны, — Пуффмейстер сложил руки, как для молитвы, — и арестуйте хотя бы на пару дней этого Баума. Нет, нет, чтобы причинять ему какой-то вред, вовсе нет… — Он замахал руками.
— Никогда! — с возмущением добавил Крумм.
— …а только так, чтобы он немного поумерил свой пыл и захотел с нами разговаривать, — закончил Пуффмейстер вкрадчивым голосом.
Я молчал и внимательно на него смотрел. Он отвел взгляд, а на лбу у него выступили капли пота.
— Всего несколько ночей в камере, — уже тихо сказал он. — Это ведь совсем ничего.
Я еще мгновение не отвечал, и тишина за столом мучительно сгущалась с каждой секундой. Крумм и Пуффмейстер ерзали, словно им под сиденья подложили неприятно кусающихся щипавок.
— Уважаемые доктора, боюсь, вы перепутали Святой Официум с борделем, — сказал я ледяным тоном, а затем резко встал с грохотом стула, а медики чуть не свалились со своих сидений, так они были напуганы. — Ибо только там вы можете купить себе шлюху за мешок золота, чтобы она, оплаченная вами, делала все, что вы захотите! — закончил я уже соответственно язвительным и яростным голосом.
Я небрежным движением сгреб кошелек.
— Убирайтесь, господа, — приказал я. — Пока я не разозлился. А за пожертвование на нужды Инквизиции я вам премного благодарен, — добавил я уже мягче. — Ваши старания будут запомнены.
Оба были бледны, оба были сконфужены, и оба чуть ли не толкались в дверях, лишь бы побыстрее покинуть трапезную. Я не провожал их до выхода, чтобы они увидели и поняли, как я разгневан, но уже из-за порога я слышал тихий, плаксивый голос Пуффмейстера.
— А я говорил, что это плохая идея, говорил. Столько дукатов, столько дукатов, — добавил он еще более жалобно.
— Ну и вышло нам так, что мы съели самый дорогой абрикосовый пирог на свете, — с горькой насмешкой добавил Крумм.
Я улыбнулся своим мыслям, после минутного раздумья решил наложить на тарелку еще кусочек абрикосового пирога. Последний кусочек. В трапезную вошла Хельция, обвела взглядом стол и покачала головой.
— Ну и все сожрали, — с упреком сказала она, а затем повернула взгляд на меня, и ее взгляд смягчился.
— Вкусно? — спросила она.
— На небесах лучше не пекут, — с искренним пылом похвалил я.
Она улыбнулась.
— А вы что на этих докторов так кричали, что я чуть такой не уронила?
— Эх, не стоит и говорить. — Я махнул рукой. — Хельция знает, какие люди бывают надоедливые, как они плетут интриги против ближних…
— Да уж, знаю, — с грустью вздохнула она. — Но вы их прогнали, да?
— Прогнал, — признал я. — А вот, один из этих докторов спрашивал, даст ли Хельция его кухарке рецепт абрикосового пирога, потому что им очень понравилось.
Хозяйка пожала плечами и с упреком посмотрела на меня.
— А я вам на дуру похожа?
Я поднял руки в защитном жесте.
— Да простит меня Хельция, я только спросил.
— На будущее пусть не спрашивает о таких вещах. — Хозяйка с сочувствием покачала головой и все время смотрела на меня с укоризненным упреком. — Ну как можно было даже подумать, что я свой рецепт дам кому попало…
— Хорошо, хорошо, не будем больше на эту тему, — быстро воскликнул я.
Я проглотил последний кусок и поспешно удалился из трапезной. Что ж, должен был признать, что кто задает глупые вопросы, тот сам себе виноват.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЛИЦА И ИМЕНИ
Не следует бояться людей, которые крадутся, ибо сам факт, что мы заметили их старания, свидетельствует не лучшим образом об их способностях. Бояться следует тех, кто тихой поступью, почти незаметно переходя из тени в тень, подходит внезапно с такой легкостью, словно ничего другого и не делал с самого начала жизни. Впрочем, если говорить о людях, о которых я сейчас думал, то действительно часто так и было. Откуда подобные размышления? А все началось с того, что я сидел в церкви на самом краю скамьи в последнем ряду и наслаждался не только благочестивой атмосферой святого места, но и царящим внутри поистине чарующим прохладным воздухом, который так выгодно отличал церковь от невыносимого уличного зноя. Ибо снаружи воздух, казалось, окутывал каменные дома и людей, словно застывший, раскаленный саван, словно туша какого-то ленивого, разгоряченного чудовища, которое при каждом вздохе проникало горячими щупальцами вглубь наших грудей, а при каждом шаге и движении сжимало нас все крепче и все хищнее, высасывая не только силы, но и саму волю к жизни. Легко сделать вывод из подобных размышлений, что ваш смиренный и покорный слуга не любит и не любил жары. Если бы еще эти температуры можно было переждать на берегу прохладного, чистого озера, с кружкой холодного вина в руке! Если бы их можно было переждать в высоких горах, где освежающий холод, сходящий со снежных (даже летом!) вершин, так прекрасно сочетается с кристальной чистотой воздуха. Но нет, не так хорошо в ремесле инквизитора. Мы, независимо от того, зной ли, мороз ли, болезнь или здоровье, с кружкой воды и краюхой сухого хлеба должны наставлять грешников на путь, предначертанный нашим Господом. И порой наше слабое тело бунтует хотя бы на мгновение против железной воли. И вот тогда хорошо посидеть в одиночестве в святой обители и погрузиться в созерцание творений Создателя и размышлять о способах, какими мы можем Ему наилучшим образом услужить.