Так что крайне маловероятно… Хотя нет ничего невозможного. Разве не неисповедимы пути Господни? Он подошел к стулу, стоящему рядом с письменным столом, и встал на колени, опустившись на красное ковровое покрытие. Он чувствовал настоятельное желание помолиться, чтобы его не выбрали, а если все-таки выберут, ему необходимо прощение, поскольку он собирается отказаться.
III
За четыре дня до конклава
Страж вошел в тир, который обустроили в его подвале так, чтобы об этом никто не подозревал, достал из кобуры револьвер, откинул барабан, тысячекратно отработанным движением вложил в него шесть патронов и аккуратно защелкнул вновь. Он не привык возвращать барабан в рамку резким движением, как это часто показывают в фильмах, — в долгосрочной перспективе такое обхождение вредило оружию. Он предпочитал «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра с четырехдюймовым стволом. Такая длина была разумным компромиссом: двухдюймовые стреляли слишком неточно, шестидюймовые, которые всем хорошо знакомы благодаря вестернам, довольно сложно спрятать, да и к тому же, если их нужно быстро достать, могут застрять в одежде. А Страж должен не только мастерски владеть оружием, но быть ловким и проворным.
Он нажал кнопку на стене, и четыре картонные мишени, закрепленные при помощи сложной системы тросов, блоков и шестеренок на дистанции в пятнадцать метров, начали двигаться по разным траекториям. Эти траектории никогда не повторялись, в результате к ним нельзя было приноровиться, так же как к поведению цели в реальной жизни. Он поднял револьвер и за две секунды произвел четыре выстрела по всем четырем мишеням. В воздухе повис едкий запах порохового дыма. Стражу он никогда не нравился.
Страж положил револьвер на маленький столик и посмотрел на мишени через высокоточный монокуляр, закрепленный на штативе. Он ни разу не попал в десятку, но все выстрелы легли в черную область мишеней. Это более чем хороший результат.
Если он потерпит неудачу, то явно не из-за недостаточной подготовки и, конечно же, не от недостатка решимости. Вряд ли это возможно, учитывая его опыт и навыки, но если все же подобное случится, последствия окажутся непредсказуемыми. Его задача, несомненно, чрезвычайно сложна, но он ни на секунду не забывал самый важный аргумент: на него рассчитывают.
IV
За шесть дней до конклава
Человек в священническом облачении смотрелся как персонаж фильма Федерико Феллини. Тощая фигура монсеньора Ринанцо, его изможденное лицо, впалые щеки, длинный тонкий нос, черные, глубоко посаженные глаза, беспокойно осматривающие все кругом, жирные черные волосы, зачесанные назад, залысины — все это производило впечатление какого-то бередящего душу уродства. Стороннему наблюдателю могло показаться очень уместным, что этот болезненного вида святоша заходит в одну из самых неприглядных среди более чем девятисот церквей Рима. Входная дверь закрылась за ним с усталым скрипом.
Внутри царила темнота, а в воздухе висел какой-то затхлый запах. Все вокруг выглядело старым, пыльным и грязным. Храм, построенный более ста пятидесяти лет назад, казалось, так и не реставрировали с той поры. То, что когда-то ярко сияло, — поблекло: позолота давно уступила место тусклому коричневому цвету. Бóльшая часть случайно забредших, заблудившихся туристов, едва глянув вокруг, тут же стремились покинуть это место. В этом не было ничего необычного. Римская молодежь, ходившая по воскресеньям на мессу, предпочитала более привлекательные интерьеры. Этот храм посещали немногие верующие — в основном очень пожилые люди, которые приходили сюда еще в детстве. Казалось, что это самая заброшенная церковь Рима, и именно поэтому монсеньор Ринанцо приходил сюда каждый понедельник. Торопливо, почти небрежно, он смочил свои пожелтевшие от никотина пальцы святой водой и перекрестился. Он привычно на мгновение задержался и осмотрелся вокруг, как делал это уже много лет подряд.