— Скотник,— подтвердил патлатый. — Овцы раньше тут жили, а сейчас бараны живут. — Он весело оскалился, блистая золотом зубов, и кивнул в угол. — Там параша, там рядом и падайте. Здесь у них все с параши начинают. Ты ие сексот? — Спросил патлатый. — А то, если сексот — сразу говори. У нас сексотам добавочный паек.
— Я сроду никого не продавал!— обиделся Никита и замаялся. — Тут и за две тысячи жить не захочешь... А где же церковь?
— Да вот она,— патлатый указал внутрь барака. — Тут тебе все: и гостиница, и ресторан, и церковь. Все удобства.
Кто-то окликнул патлатого снаружи, и он оставил Никиту обустраиваться самостоятельно.
— Располагайся, пахан,— сказал, уходя. — И не вздумай мудрить. У нас с этим строго.
Кызыл-Су,— так Никита мысленно стал называть лагерь,— удивил его своей необустроенностью. Два ряда колючей проволоки вокруг нескольких ветхих строений говорили о том, что с волей здесь не в ладах. Вся обслуга лагеря была при оружии. Никита никак не мог взять в толк: к чему такие предосторожности, и, решив выяснить это дело вечером, по возвращении с поля рабочих, стал обследовать лагерь изнутри. Помимо жилого барака на территории лагеря было еще два строения. Первое — кухня, о трех стенах и с драной крышей, второе — нужник. В кухне, кроме вмурованного в печку казана и горы грязных мисок, ничего больше не было. А нужник до того был переполнен испражнениями, что трудно было найти место, куда можно протиснуть ногу, и лагерники оправлялись снаружи, все дальше удаляясь от уборной.
За территорией лагеря, по ту сторону колючей проволоки, стояло еще одно строение. В отличие от внутрилагерного оно имело застекленные окна, занавешенные цветастыми тряпками, и крепкую дверь. Оттуда беспрерывно доносилась музыка, из трубы над крышей валил дым,— там жила обслуга.
— Попали, как хрен в рукомойник! — сказал Никита горько, осмотрев лагерь изнутри. — Начальник! — позвал он патлатого. — Дозволь за проволоку выйти.
Патлатый пригрозил ему автоматом и сказал.
— Только высунься. Измохратю.
— Тогда скажи толком: что здесь такое? Я ж вольнонаемный, для чего мне стража?
— Воля там,— указал патлатый вдаль,— а ты теперь здесь. Мы тебя перевоспитывать будем, трудом.
С наступлением сумерек вернулись с работы лагерники. Никита увидел их издалека, они шли по долине жиденькой цепочкой, поднимая усталыми своими ногами пыль и спугивая степных птиц.
— Эй, святоша! — окликнули Никиту из-за забора. — Иди, харч получи. Жратву сегодня на всех сготовишь.
До позднего вечера Никита вертелся у казана. На продукты в лагере не скупились. Никита варил скоромную похлебку и тосковал по живому общению.
— Хромой! — окрестив Никиту хромым, тихо кричали издалека лагерники.
— Скоро ты там, собака!
— Сейчас,— ласково отвечал Никита. — Один момент. Мясо докипает.
Перед ужином лагерников согнали во двор. Где-то поблизости запустили движок, и два прожектора осветили толпу вздрагивающим светом.
— Бичи! — сказал, выйдя перед строем, старший охраны. — Сегодня вы неплохо поработали, и в ваш рацион включено мясо. Вы должны оценить это и завтра продолжить начатый успех новым ударным трудом... Однако без ЧП не обошлось. Как вам уже известно, бич Жопа-в-шрамах пытался ночью повеситься, и тем самым произвести рабочий саботаж. Его норму пришлось бы выполнять вам. Это не по-товарищески! Жопу-в-шрамах мы оставляем на три дня без жратвы...
Старший много говорил в тот вечер хриплым своим голосом. Он говорил о необходимости повышать бдительность, он говорил о доброте хозяев, которые доверили им, бичам, столь ответственный участок работы, о том, что только здесь они почувствовали себя людьми и должны быть благодарными хозяевам за это до конца дней своих. Толпа молчала, слушая и не слушая старшего, а Никита, навалившись на стену плечом, молча плакал. Он думал, что никогда уже не выберется из этого заклятого места. Его пугала ночь, пугала неизвестность, пугала жизнь. Никита понял, что той, вожделенной издалека Азии, не получится. Судьба, пятьдесят лет скупящаяся на добро, осталась верной своим принципам, и он, Никита, вечный пленник своей судьбы.
Ночью, когда кашляющий, чухающийся, смердящий барак впал в дремотное забытье, к Никите, тоскующему без сна на нижней наре, прокрались двое парней.
— Из Сибири? — спросил один хриплым шепотом. — Из каких мест?
Никита промолчал, не зная еще, как себя вести в новом обществе. А парни сели на край нар и угостили Никиту папиросой.