— Мы иркутяне,— сказали. — А куда твоего напарника повезли?
— Сифилис у него,— сказал Никита, тоскуя о Пале. — Говорят —в больницу
— Ну да, как же. Он псих? Если псих — вывезут в горы и бросят. А нормальных в таких случаях стреляют.
— Где я? — спросил Никита, давно мучимый этим вопросом.
— А хрен его знает! Мы тут второй год и тоже без понятия. То камни, таскаем, то анашу пробиваем. Тут целая фабрика в пещерах,— парень взял Никиту за руку и посочувствовал. — Как же ты-то сюда попал?
А Паля остаток ночи провел в одиночестве. Промерз до рассвета, вжимаясь телом в прогибь скалы, а со светом — побрел по пустынному распадку. Природа пробуждалась от сна, Паля брел голодный и покинутый навстречу солнцу, вживался в дикую жизнь пустыни и радовался одиночеству и тишине. В полдень он вздремнул, разморенный солнечным теплом. Во сне ему приснилась старуха мать, он ощутил теплый запах морщинистых её рук, а ощутив, засмеялся смехом счастливого человека. После сна он снова брел, подгоняемый голодом и привычкой дороги. Впереди, в зыбком мареве, маячили два высоких, оглаженных ветрами останца. Паля упорно шел на них, как к единственно-оправданному смыслу жизни, не подозревая еще, что это и есть ворота в Долину смерти.