Но, во-первых, он этого не знал, а во-вторых, словно опьянённая погоней борзая, не мог остановиться или свернуть в сторону.
Уже на ходу его окликнул молодой практикант, имени которого оператор не знал, потому что видел всего лишь раз, да и то мельком.
— Можно с вами?
«Щенок, а уже чует, где пахнет жареным, — с удовлетворением отметил журналист. — Сразу видно: из нашей породы».
И не тратя лишнего времени на разговоры, коротко кивнул.
— Давай.
Одна короткая перебежка привела их к подъезду, а потом и на лестницу, ведущую в подвал.
Туда, где находилось преддверие ада, а уполномоченному представителю двенадцатого канала предстояло доказать, что даже в этом ужасном месте он будет чувствовать себя, как рыба в воде.
В подвале, куда спустилась телегруппа в сопровождении двоих полицейских, дежурил боец спецназа. Увидев его, оператор испытал разочарование: он-то был уверен, что его блестящая идея не пришла в голову представителям силовых структур.
Впрочем, события продолжали развиваться с такой головокружительной быстротой, что человек с камерой недолго оставался в плохом настроении — очередной взрыв, прогремевший совсем рядом, наглядно подтвердив его догадку о том, что НОЙМы пойдут на прорыв именно в этом месте.
— Нахожусь в подвале соседнего дома. — Связь была не слишком хорошей, но картинка проходила и его слышали. — Только что взрывом разрушило стену, разделяющую подвалы зданий. По всей вероятности, киборги сейчас попытаются прорваться.
— Какого хрена мы не укомплектовали репортёрами всех операторов? — в сердцах выругался режиссер, но быстро отбросил в сторону эту мысль.
Главное, чтобы была картинка, остальное — дело техники. Диктор, сидящий в студии, может сработать так чисто, что зрители даже не поймут, находится ли он на месте горячих событий или нет.
— Комментируй всё, что видишь. — Прямая трансляция шла в эфир с семисекундной задержкой, поэтому у режиссёра оставалось достаточно времени на правку материала.
— Тридцать-сорок метров по прямой — брешь в бетонной стене. Мы пока в безопасности, но если киборги выйдут…
Камера дала увеличение, и стало видно, как из пролома в стене появилась человеческая фигура.
— Они выходят! — Один полицейский в ужасе попятился назад, другой оказался более мужественным, передав по рации информацию о прорыве киборгов.
Боец спецназа занял позицию недалеко от оператора, приготовившись открыть огонь. Он тоже связался с начальством и теперь ожидал приказа о начале атаки или об отходе.
«НОЙМы, походя, порежут нас на мелкие кусочки и даже не заметят этого, — не переставая снимать, совершенно равнодушно подумал оператор, будто речь шла не о нём, а о постороннем человеке. — И эта единственная винтовка ничего им не сделает, потому что они — пуленепробиваемые монстры, а не люди. Надо бежать. Спасаться, пока не поздно. Выбросить из головы всю эту чушь о единственном кадре, способном вознести человека на самую вершину телевизионного олимпа и о прочей ничего не значащей ерунде. Надо бежать!!!»
Но голос разума оказался бессильным перед ослепительным блеском золотой лихорадки. Словно загипнотизированный, человек продолжал снимать, хотя и не питал никаких иллюзий насчёт того, что можно избежать встречи с неизбежным.
— Уходим! — Солдат спецназа, получив приказ отходить, потянул за рукав оператора, продолжавшего запечатлевать на камеру происходящие события.
— Да. Да. Один момент.
Только сейчас медленно двигающийся НОЙМ вышел на освещённое пространство, и стало хорошо видно, что он тащит за волосы тело.
— Крупный план лица киборга и сразу же — его несчастной жертвы! — приказал режиссёр.
— Уходим! — более настойчиво повторил боец, который не собирался строить из себя героя, красиво умирая перед объективом телекамеры.
— Без меня, — отмахнулся оператор, уже принявший окончательное решение остаться, так как, во-первых, узнал «жертву» — ту самую тварь, которая хладнокровно расстреливала распростёртых на земле людей. А во-вторых…
Во-вторых, НОЙМ, тащивший за волосы свою подружку, двигался очень медленно и неуверенно, как будто был контужен взрывом или вообще ничего не видел.
— Крупный план лица мужчины! — направление мыслей режиссёра совпадало с выкладками его подчинённого.
— Да он же ничего не видит! Тыкается в стену, словно слепой щенок, и еле идёт! — Оператор с трудом подавил радостный крик, как будто боялся спугнуть неожиданную удачу.
— Что?! — Боец собиравшийся было уходить, остановился. — Что ты сказал?
— Мужчина слепой, девчонка без сознания. Если хочешь, иди наверх — и упусти единственный шанс в жизни стать героем, собственноручно завалившим пару НОЙМов.
Оператору было наплевать, станет этот парень героем или нет. Единственное, что он знал наверняка, если сейчас боец уйдёт, а вместо него появиться тяжеловооружённая штурмовая группа, то ему ничего не дадут снять. И тот «единственный и неповторимый кадр», ради которого он был готов практически на всё, пройдёт мимо него.
— У тебя же есть оптика на винтовке! — не отрываясь от камеры, сквозь плотно сжатые от зубы произнёс он. — Посмотри сам.
Расстояние было не слишком большим, поэтому даже невооружённым глазом было видно, что с НОЙМом что-то не так.
— Да. Точно. Он абсолютно не ориентируется в пространстве! Подтверждаю, киборг ничего не видит. Есть — оставаться на месте!..
— Что они говорят? — Оператор продолжал безостановочно снимать.
— Пришлют ещё двоих для проверки информации. Приказали оставаться на позиции.
«Эти идиоты военные даже не додумались включить телевизор, а ведь там всё прекрасно видно», — отметил про себя телевизионщик, в глубине души которого стремительно разрасталось предчувствие: он находится в нескольких мгновениях от своего лучшего кадра.
— Отойди в сторону! — Грубый голос принадлежал одному из двух новых бойцов, спустившихся в подвал, чтобы проверить поступившую информацию.
«Полицейские, поджав хвосты, трусливо бежали, а со своим он бы не стал так грубо разговаривать. Значит, увязавшийся за мной мальчишка остался», — промелькнуло на периферии сознания оператора. Это было последней мыслью, не относящейся к его триумфу. Короткому и стремительному рывку к финишу, за которым с напряжённым вниманием наблюдают миллионы телезрителей. Тому, к чему он долго и упорно шёл все эти годы. Такой момент бывает раз в жизни.
И стоило ему это осознать, сразу же всё встало на свои места, и заметно нервничавший до этого журналист успокоился. Теперь он был готов к тому, что прямо сейчас бешено крутящиеся колёса «однорукого бандита» остановятся, и судьба, наконец, улыбнётся своему избраннику, одарив его комбинацией из трёх семёрок.
Затаивший дыхание, режиссёр уже ничего не говорил, потому что чувствовал — сейчас не стоит давать никаких советов подчинённому. Тот, что называется, поймал кураж, и всё, что теперь требуется, — дать ему снять это шоу до конца.
— Готов открыть огонь. Жду подтверждения. — В отличие от экспрессивного оператора, вновь прибывший солдат мыслил простыми категориями.
Перед ним находится дезориентированный враг, которого необходимо уничтожить. Если командование даст приказ, он и его товарищи сделают то, что должны. И всякие глупости вроде «одноруких бандитов» и прочей низкосортной ерунды здесь будут совершенно ни при чём.
— Готов открыть огонь. Жду подтверждения. — повторил он, не понимая — с какой стати командование медлит.
Однако у командования были свои резоны. Причём достаточно веские. Приказ об уничтожении противника отдать нетрудно. Но когда идёт прямой эфир, чуть ли не на всю страну, и к тому же на острие атаки недостаточно сил, чтобы гарантированно ликвидировать цель, колебания вполне уместны.
— Что он делает? — Молодой практикант, увязавшийся за оператором, был поражён до глубины души. — Зачем бьётся головой о стену?!
Старший группы спецназа мог бы назвать пару причин, из-за которых человек может попытаться разбить себе голову, но не стал этого делать. В конце концов, они не на лекции по влиянию психотропных препаратов на человеческую психику, а в боевой ситуации.