— Да, здесь. В колледже Иисуса, одном из самих непрестижных. Для уэльсцев, знаете ли. Основан в 1571 году.
— А я думала, Иисус в Кембридже.
Пропустить такой великолепный случай Шейла просто не могла:
— Ну, что вы, миссис Роско. Иисус поступил в Вифлеемский политехнический.
Шутка была абсолютно невинной, и, естественно, Фил Олдрич, не пытаясь сдержаться, рассмеялся.
Но Джанет Роско восприняла ее по-иному:
— Это у вас называется английским чувством юмора, миссис Уильямс?
— А куда еще он мог поступить, чтобы заниматься плотницким делом? — не унималась Шейла, вторая шутка показалась ей еще смешнее, чем первая, и она пронзительно расхохоталась.
Даунс, похоже, больше не получал удовольствия от этой пикировки, правая рука у него потянулась к уху поправить слуховой аппарат, который последние несколько минут издавал прерывистый свист. Возможно, он просто ничего не расслышал...
Но Джанет совершенно не была расположена оставить эту тему. Ее заставили (и она знала об этом) выглядеть глупо, и теперь она делала все, чтобы выглядеть еще глупее.
— А я вовсе не вижу в этом никакого богохульства, и, кроме того, в те времена никаких колледжей в Палестине не было.
Фил Олдрич успокаивающим жестом мягко коснулся руки Джанет и обратился к Шейле, которая, судя по всему, входила в раж:
— Прошу вас, миссис Уильямс, не смейтесь над нами. Я знаю, что мы, некоторые из нас, не отличаемся талантами, как многие из вас. Мы потому и приехали, чтобы попытаться узнать побольше о вашей стране и вашей жизни.
Произнесенная с достоинством, эта маленькая речь вызвала у Шейлы чувство стыда и неловкости. Несколько секунд в ее глазах читалось сожаление, и едва она начала извиняться, как зазвонил телефон.
В 12.35 миссис Селия Фримен, весьма компетентная женщина с милым голоском, приняла телефонный звонок на коммутаторе за стойкой портье. Впрочем, не совсем в 12.35 дня. Когда потом ей пришлось отвечать на вопросы (а спрашивали ее очень детально), то она вспомнила, что записала имя звонившего (доктор Кемп) и имя человека, разговаривавшего с ним (мистер Ашенден), причем записала вскоре после проставленного там звонка 12.31. И точно в 12.48 Джон Ашенден перезвонил из салона «Сент-Джон» и заказал такси для встречи поезда, прибывающего с Паддингтонского вокзала в Оксфорд, с которым приедет доктор Теодор Кемп.
Глава восемнадцатая
В книге о работе полиции возможна существенная доля реализма, но заходить далеко в этом отношении не рекомендуется, чтобы книга не стала такой же скучной, как повседневная работа полицейского.
Морс забрал свой «ягуар» только около десяти утра, а в 10.15 уже объявился в Кидлингтонском участке.
— Надеюсь, ты плодотворно поработал вчера вечером, Льюис?
— Не сказал бы.
— Вора еще не арестовал?
Льюис покачал головой. Он уже давно потел над различными показаниями, пытаясь рассортировать их и извлечь хоть какое-то зерно истины, так что не был расположен оценить остроту, произнесенную человеком, который, по всей очевидности, растерял и те крупицы энтузиазма, которые еще наличествовали у него поначалу.
— Ну, так как? — спросил Морс.
— Да никак, в общем. Эти американцы — ничего не скажу, — люди очень приятные. Но ведь многие из них не могли даже вспомнить, где они находились точно. Но что еще можно ждать от них, правда? Раскладывали вещи, пили чай, устраивались и номере, принимали ванну, пытались включить телевизор...
— Надеюсь, изучали пожарную инструкцию.
— Сомневаюсь. Но насколько могу судить, все они говорили правду.
— Кроме одного.
— Простите, сэр?
— Ашенден лгал.
Льюис опешил:
— Откуда вы знаете?
— Ведь он сказал, что осматривал Магдален.
— Ну и что?
— Он рассказал мне о нем все-все, слово в слово по путеводителю.
— Но он и есть гид!
— Страниц сто тридцать, а то и больше из справочника «Оксфорд» Яна Морриса. Почти дословно.
— Вероятно, вызубрил для экскурсии с группой.
— Магдалена нет в числе экскурсий.
— Но разве можно говорить, что он врет, только потому...
— Ашенден — лжец!
Льюис покачал головой — когда Морс в таком настроении, спорить с ним бесполезно, тем не менее он попробовал настоять на своем:
— В конце концов, какое это имеет значение? Почему Ашенден не мог прогуляться вокруг Магдалена?
— Он этого не делал, — спокойно сказал Морс.
— Нет?
— Я позвонил сегодня утром в привратницкую Магдалена. Колледж весь день был закрыт для посетителей, там производят какие-то реставрационные работы и не убраны строительные леса. Вчера, Льюис, вчера в Магдален не пропускали никого, кроме преподавателей, таков был приказ казначея, и его выполняли неукоснительно, и сделано было одно-единственное исключение — для посыльного из магазина, доставившего ящик какой-то особой туалетной бумаги для президента.
— Ах, ты! — Льюис глянул на лежавшие на его столе аккуратно разложенные и тщательно проштудированные бумажки, которые, скорее всего, никому теперь не нужны. Разве что в качестве туалетной бумаги. Одним-единственным телефонным звонком Морс сделал из него посмешище, показав, что все труды сержанта ни черта не стоят.
— Значит, он нас обманывал, — произнес он поблекшим голосом.
— Некоторые из нас проводят большую часть жизни, обманывая, Льюис.
— Вы не хотите, чтобы я доставил его сюда?
— А как ты можешь арестовать человека только за то, что он врун? Наверное, просто поволочился за какой-нибудь юбкой на Холиуелл-стрит. К тому же не исключено, что он там был.
— Сэр?
— Это значит, что он не был в «Рэндольфе» и не охотился за сумочками, так ведь?
— Он мог стянуть ее до того, как вышел на улицу. Миссис Стрэттон одной из первых поднялась наверх, и Ашенден был там минут десять, если не больше...
— Что же он сделал с сумочкой?
— Нужно было обыскать комнаты, сэр.
Морс немного наклонил голову, потом пожал плечами.
— Мы теряем время? — спросил Льюис.
— Что? На сумочку? Ну, конечно. Мы ее никогда не найдем, можешь спокойно поставить на это весь свой банковский счет.
— А мне почти что нечего терять, — пробормотал Льюис, совсем павший духом.
— Макс звонил?
— Нет. А ведь обещал, правда?
— Бездельник! — Морс снял телефонную трубку и набрал номер лаборатории. — Если он будет продолжать твердить, что это сердечный приступ, думаю, я просто оставлю все это дело на твои умелые руки, Льюис, а сам отправлюсь домой.
— Уверен, вы запрыгаете от радости, если он скажет, что ее убили.
Но Морс уже дозвонился:
— Макс? Морс. Приготовил домашнее задание?
— Острая сердечная недостаточность.
— Точно?
В трубке послышался только возмущенный выдох — и никакого ответа.
— А не могло это произойти из-за того, что она увидела, как этот тип крутит в руках ее пудреницу?
— Ничего не могу сказать по этому поводу.
— Нигде никаких следов телесных повреждений?
— Нет.
— Ты всюду посмотрел?
— Я всегда смотрю всюду.
— Не очень-то ты мне помог.
— Как раз наоборот. Я сказал тебе точно, какова причина смерти. Точно так же, как добрый доктор Суейн.
Но Морс его уже не слушал. Повесив трубку, он уже через минуту ехал в северный Оксфорд.
Что касается Льюиса, то он остался в офисе и провел там все утро, разбирая кучу текущих бумаг. В 12.00, решив, что у него не получится подражать не терпящему возражений тону, с которым Морс обычно обращался со швейцарами, он сел на автобус номер 21 до Сент-Джилса, где сошел у памятника Мученикам и быстро зашагал по направлению к «Рэндольфу». В этот момент в поле его зрения попала Шейла Уильямс, торопящаяся вдоль левого крыла Сент-Джилса; она повернула за угол, после чего растворилась в толпе. Когда же сержант вышел на Бомон-стрит и прямо перед ним возник парусиновый навес над главным входом в «Рэндольф», он снова остановился. По ступенькам гостиницы спускался, бросая назад короткие взгляды, какой-то человек, он повернул налево и быстрой походкой двинулся в сторону колледжа Вустер. Там он еще раз повернул налево, пересек улицу на зеленый свет светофора и вошел в заведение под неоновой вывеской «Британские железные дороги». В обычных обстоятельствах такое внешне невинное событие вряд ли бы заслуживало того, чтобы обращать на него внимание. Но обстоятельства не были обычными, а человек, который только что вышел из «Рэндольфа», да еще с такой поспешностью, был не кто иной, как Эдди Стрэттон.