— Я не знала, что так дорога тебе, Лаз, — говорю я, чувствуя,почему-то, укол совести. Хотя я не была ничего должна ему ни тогда, ни теперь, ничего ему не обещала и не принимала его ухаживаний.
Конечно, я подозревала тогда, что нравлюсь ему чуть больше, чем просто подруга, но не придавала этому особенного значения, словно это было только какой-то его детской блажью.
Но теперь я начинаю осознавать, как он, должно быть, чувствовал себя, когда я внезапно сбежала к Гаю Пауэрсу.
— Мне очень жаль, — наконец, после продолжительной минуты тишины говорю я.
— Не думаю, — серьезно говорит Лазарус, ловя мой взгляд своими яркими серыми глазами, — и я не виню тебя в этом. Все это в прошлом. Мы теперь другие люди, слишком многое переменилось.
— Да, — говорю я тихо, — слишком многое, Лаз.
— Кроме одного, — говорит он.
Я поворачиваюсь к нему, ожидая, что сейчас он вполне может сказать что-нибудь лишнее, что может полностью разрушить этот момент, или сблизить нас, как минимум прокладывая новую дорожку навстречу друг другу, взамен старых проторенных путей, которые теперь безвозвратно утрачены.
Он продолжает смотреть мне в глаза и протягивает руку, чтобы убрать листок, упавший с дерева и застрявший у меня в волосах.
Глава 22
— Отец, ты вернулся! — кричит маленький Гарри и спешит навстречу приземляющемуся на специальную площадку дракону.
Гай Пауэрс принимает человеческую форму и подхватывает сына на руки.
— Конечно, сын, я же обещал тебе.
Гай Пауэрс смотритc в искрящиеся радостью глаза сына и в груди у него появляется странное чувство, которого он почему-то не испытывал раньше с такой силой.
— Ну что, — говорит отец, — ты слушался деда и своих наставников? Надеюсь, мне не придется стыдиться за твое поведение.
— Нет, папа, я клянусь тебе, что вел себя хорошо. Дедушка водил меня на драконью башню и показывал следы когтей первого дракона.
Гай вспоминает, как сам впервые увидел это удивительное зрелище и внутренне хвалит себя за решение отправить сына сюда.
Похоже, это было лучшим его решением за много лет, и, судя по всему, старому лорду мальчик пришелся по душе. Лучшего и ожидать было нельзя.
Гай, с восторженно улыбающимся сыном на руках, входит в высокий зал, и опустив сына на роскошный блестящий мозаичный пол, приветствует своего пожилого отца, спускающегося по широкой дворцовой лестнице.
— Я увидел, как ты прибываешь, сын, — с улыбкой сказал старый лорд, — рад, что ты здесь. Мне нужно срочно переговорить с тобой.
Гай пытливо смотрит на маленького сына, но тот только качает головой.
— Я хорошо вел себя, правда, — шепотом говорит мальчик.
— Все верно, — говорит старый лорд, — маленький будущий дракон был удивительно терпелив и не позволял себе хныкать и проситься к мамочке. Говорить я буду с тобой о совсем другом.
Гарри смотрит, как старый лорд уводит отца в комнату для аудиенций.
Стоит ему обрадоваться, что отец, наконец, прилетел проведать его, как отец сразу же исчезает.
Он не решился спросить о матери, и не решался заговаривать о ней все это время. Даже в свои малые годы, маленький Гарри хорошо понимал, что вспоминать о матери в этих стенах лучше не стоит.
Он прошел по залу, любуясь отражением сверкающих светильников в полированном камне на полу. Напольная мозаика была столь искусной и разнообразной, что можно было провести целый день, разглядывая ее, постепенно проникая в смысл сложных узоров и отслеживая их причудливую взаимосвязь. Именно этим он и занимался, по поручению своего учителя.
Гарри сказал правду, но он не сказал отцу, что в замке было дьявольски скучно. Старый лорд уделял ему совсем немного времени, а слуги, к которым мальчик первое время приставал с разговорами, очень быстро дали ему понять, что к разговорам не расположены.
Единственным человеком, который всегда был готов к компании Гарри, был его учитель созерцания. Тот самый человек, который должен был показать ему первый шаг на пути становления драконом.
Но этот первый шаг все никак не происходил.
— Когда же мы сделаем шаг? — спрашивает Гарри, подходя к человеку с длинными темными волосами. Его длинные тонкие руки с пальцами похожими на причудливых пауков, спокойно лежат на коленях, а сам он сидит на полу, поджав под себя ноги.