Наутро он не мог выговорить ни слова. Горло, по-прежнему было ледяным, но лоб стал горячим как сковорода. Олег нашел в себе силы подняться, чтобы разбудить Ульяну в школу и застыл в шоке от увиденного. Все лицо, подушка и руки дочери были в крови.
Слава Богу, с девочкой все было в порядке. Ульяна не смогла ответить откуда кровь. Никаких порезов или ссадин на теле не обнаружилось. Олег предположил, что ночью носом могла пойти кровь и дочка, инстинктивно вытираясь руками, запачкала их.
Простыню и наволочку пришлось выбросить, а Ульяне врачи прописали какие-то лекарства (Олег не разбирался в них) и посоветовали папаше лучше следить за ребенком.
Прошло шесть лет...
Ульяна не могла понять легче ей, чем отцу или тяжелее. Она видела, как тот страдает, вспоминая мать. Ведь он так больше и не женился. Все ждет, что однажды она вернется, и все будет как прежде. Нет, папа, ничего не вернется, и маму тебе больше не увидеть. Если бы отец так не изводил себя, Ульяне было бы проще.
Да, она уже несколько лет встречалась с матерью, раз в месяц. Сначала она страшно обижалась, но мать объяснила, что так было нужно; потом она радовалась и хотела поделиться этой радостью с отцом, но мать запретила и это. «Никогда не говори про меня», - отрезала она, - «Даже не упоминай моего имени при нем. Ты же видишь, как он страдает, - не береди ему душу». И Ульяна не бередила. Сначала это было безумно трудно, но потом, когда она окончательно изменилась, поняла, что мать была права. Отец хорошо помнит свою Светочку и не переживет, если узнает, какой она стала. Но и дальше так продолжаться не могло.
За последние годы Ульяна сильно отдалилась от отца, - учеба в колледже шла отлично, у нее появились ухажеры, хотя ни одному из них Ульяна не отдавала предпочтения. Теперь ее окружала стайка подруг, и они часто закрывались у нее в комнате, обсуждали дела, мальчишек, хихикали. Отец, которому не о ком стало заботиться, стал выпивать. Хотя раньше Ульяне не был знаком даже отдаленный запах алкоголя, а запахи она различала очень хорошо.
Вот и сегодня, когда она вернулась домой с учебы, на столе увидела карточку матери в потертой коричневой фоторамке. Это говорило о том, что отец снова пьян. Когда ему случалось выпивать, он выискивал мамино фото, и подолгу с ним разговаривал. Наутро, протрезвев, он забрасывал его обратно на антресоли, при этом грозился разбить или сжечь. Девушка бесшумно прошла на кухню и увидела уткнувшегося лицом в стол отца. Под столом стояли две пустые бутылки из-под водки и столько же пластиковых «полтарашек» из-под пива. На столе валялись смятые газеты, рыбные кости и колбасные ошкурки. На пол, образуя лужицу, срывались крупные пивные капли. В нос бил кислый и резкий запах перегара и табачного дыма. Отец уже давно курил прямо за столом, не утруждаясь даже открыть форточку.
Ульяна, поморщившись, прошла в свою комнату. Она понимала, что лучше бы отца отвести на диван, но видеть родителя в таком свинском состоянии было выше ее сил. К тому же, природная неприязнь к этому запаху могла пересилить дочерние чувства и тогда...
Отец разбудил ее среди ночи. Все еще пьяный, он сидел на краешке ее постели со злополучной фоткой в руках, и плакал. Что-то бубнил заплетающимся языком, Ульяна не старалась разобрать его бессвязную речь, она и так знала, о чем он все время говорит: «Почему она ушла, ведь он ее так любил! Ведь он все для нее... никогда... ничего...» и все в этом духе. Ей стало так жалко отца, и взяла такая злость на мать, смешанная с детскими обидами, что она с перекошенным лицом вырвала проклятую фотографию из отцовских рук и с размаху выбросила в окно и тут же испугалась своего поступка. Отец смотрел на нее такой растерянный и беспомощный, что даже не сразу осознал, что-же произошло. А когда до него дошел смысл произошедшего, протянул: «Да-а-а... наверное, правильно. Давно хотел это сделать».
Ульяна бросилась на шею отца, пытаясь утешить, но он как-то отрешенно встал, отстранил от себя дочь, и, пошатываясь, вышел из комнаты. Ульяна услышала, как хлопнула входная дверь. Уткнувшись в подушку, девушка проплакала до утра, а утром, с воспаленными глазами выйдя в зал, на столе увидела прислоненную к пустой вазе карточку матери. Уже без рамки...