Я аж поперхнулся. Уже «прокрутив» в голове эту песню, мне стало понятно, что это произведение не моё.
— Да, куда мне? — хмыкнул я. — Я, всё-таки не Ободзинский, а Миша Шелест. Да и орать там надо. Кхе-кхе… Давайте я вам, лучше про все глаза песню спою.
Начав настукивать по гитарной деке ритм лезгинки, я запел про «разные глаза»[3] на кавказский манер, имея за основу песню «Чёрные глаза». Ха-ха… Получилось весело. Особенно про красные глаза. Все смеялись от души. И пытались вспомнить у кого и когда бывали красные глаза. Отсмеявшись и исполнив песню раз пять, кто-то спросил:
— Это ты сейчас, что ли, придумал?
— А что тут придумывать? Тут же смысла на пять копеек… Чёрные глаза, я вашу маму знаю, серые глаза, я по тэбэ скучаю, красные глаза, как стоп-сигнал сверкают…
Девчонки снова стали гоготать, словно гусыни. Не удержался от смеха и Пырков, хотя старательно напрягался, но не смог устоять от заразительного девичьего веселья.
— «Я, вашу маму», это сильно! — сказал он, вытирая платком глаза. — Главное, — в нужном месте запятую поставить.
Так в шутках и песнях по заявкам прошёл вечер. Шторм бушевал. Били и сверкали молнии, сильно и рядом громыхало. Были включены два шахтёрских фонаря. Мне, для музицирования, свет был не нужен, по струнам я уже попадал и правой рукой и левой, но с ним было как-то «веселее». Я исполнил все песни из мультфильма «Бременские музыканты». Особенно всем понравилась «Луч солнца золотого»[4] и «Пусть нету ни кола и ни двора»[5]. Их пришлось петь три раза. А «йе, йе-йе, йе-йе»[6] — два. Часа два я веселил девчонок, аж голос осип, а Татьяна так и не пришла.
Наконец кто-то сказал, что: «парня заездили», «совести нет», а «вдруг завтра на стену», «со штормом так бывает, что раз и всё», и все потихоньку рассосались. Я достал большое банное полотенце, разделся и выскочил под ливень помыться. В трусах выскочил, но всё-таки удивил многих, кои ещё не спали, а какого-то лешего ещё шарахались по лагерю.
Приведя себя в чистое состояние, я открыл банку «Завтрака туриста», слопал половину, запил чаем, почистил зубы и стал ждать. По моей палетке хлестали струи дождя, через открытое сегодня «окно», которое выходило в противоположную от ветра сторону, были видны всполохи молний не собирающейся стихать, грозы, а у меня на сердце было светло и радостно.
Никто ко мне в эту ночь не пришёл. А может быть и приходил, но не стал будить? Не стали меня будить и утром. Да и зачем, если за брезентовыми, уже промокшими «стенами» палатки, продолжала бесноваться стихия. За пределами хлипкой преграды всё оказалось ещё хуже, чем вчера, но выходить на улицу требовали естественные процессы организма и я поскользил подошвами сапог по траве в сторону примитивного походного мужского «санузла». Мимо в разных направлениях скользили, изредка чертыхаясь и матюкаясь кто-то в плащах с опущенными на лица капющонами.
Кухня так и не функционировала, но на столе лежали банки с консервами и в большом толстом полиэтиленовом пятидесятилитровом мешке, в которых рыбаки солили рыбу, укладывая мешки в бочки, хлеб. И десятимиллимитровые фалы, и пакеты, и много, что ещё, добывалось у моряков за универсальную водочную «валюту».
За единственной наклонной «стеной» кухонного тента стоял примус, который, видим, так и не смогли разжечь, так как рядом стоял холодный, но полный чайник и полный воды закопчённый котёл-казан. За наклонную стену задувал ветер и залетали брызги дождя и я, схватив асбестовую подставку и сам примус, уволок это всё к себе в палатку и там, помучавшись минут пять, примус разжёг. В палатке, хоть и запахло бензином, но вдруг стало комфортнее.
Я сбегал за чайником и, подкачав примус ещё немного, поставил чайник на огонь. Принёс в палатку большую кастрюлю, куда налил из фляги воду, и когда чайник вскипел, поставил на огонь и её. Как кто-то установил бы на примус круглый казан, я себе не представлял. Наверное, его бы просто использовали вместо костра на штатном месте? Тоже поставив шиферную доску? Не знаю.
Сыпанув прямо в чайник заварки, я подождал немного, расположил на раскладном стульчике свой планшет, из которого предварительно вынул рисунок, постелил бамбуковую салфетку, поставил на неё миску, в которую насыпал маминых сухариков и конфеты, налил себе чая и сразу в палатку заглянули. На светлом фоне входа узнать, кто это было не реально.
— А-а-а… Вот, кто чайник с примусом спёр⁉ — раздался радостно угрожающий возглас. — Там народ от жажды изнывает, а он тут барствует.
— Народу руки в нужные места, э-э-э, приделать надо.
— Ты хотел сказать, вставить?
— Что хотите, то и делайте с их руками, а чайник я уже вскипятил и заварил. Можете забирать.