Я чувствовал себя в положении преследуемого охотниками зверя. Тревога так сильно овладела моими мыслями, что я совершенно перестал заботиться о себе. Ночевал я, где придётся. Я думал: стоит ли устраивать жилище только для того, чтобы стражники могли проследить и задержать меня.
Постоянная мысль о том, что меня преследуют, пробудила во мне все инстинкты животного. Я поступал так, как поступал бы на моём месте олень. Ночью я чутко спал, готовый к внезапному нападению сзади. Как это делает олень, я заметал за собой по пути следы. Если бы кто-нибудь приблизился ко мне, я увидел бы его значительно прежде, чем он меня.
Однажды после полудня компания, состоявшая из трёх людей, прошла мимо того места, где я скрывался. Они говорили обо мне.
Может ли читатель представить себе, что я чувствовал в эту минуту? Прожить два месяца в лесу в тех условиях, в каких я жил, и накануне встречи с друзьями попасть в руки стражников, которые бы не замедлили арестовать меня и отнять у меня мои кожи! Нет, я не дался бы им без боя.
В лесу решительно никто не мог дать мне разумного совета. Я решил отправиться в Канаду, где мэйнские власти не могли бы меня потревожить. Мне было всё равно, как поступят со мной канадские власти, — лишь бы стражники Мэйна не задержали меня в лесу.
Приняв это решение, я пожелал известить о нём моих друзей. В ту ночь, когда я, двинулся в Канаду, мне было трудно установить в точности дату. За неделю до этого я потерял свою палку — календарь и отсчитывал день за днём в памяти. Я знал, что мой срок кончился, но мой уход из лесу мог произойти одним днём позже срока.
Я написал на лоскуте берёзовой коры письмо моим друзьям и отнёс его к условному пункту. Я сообщал друзьям, что надеюсь встретиться с ними на берегу озера Мегантик, в Канаде, 4-го октября.
Проходя мимо лагеря, я видел свет в одной из изб и слышал, что люди играли в комнате в карты. Затем я увидел двух людей, шедших по тропинке с фонарём. Они меня не заметили.
Ночь я провел у Сосновой горы. У меня не было ни шатра, ни шалаша. Я попросту свернулся под деревом, укрывшись медвежьей шкурой, и заснул так крепко, как только мог. Полил дождь. Моя голова и во сне была полна стражниками. В первый раз за всё время я видел сны. Мне приснилось, что я с кем-то говорю.
Не прерывая сна, я думал: «Вот встретился с кем-то и заговорил. Теперь всё кончено!». Вслед за тем я проснулся и безумно обрадовался сообразив, что это был сон.
Раннее утро застало меня уже в пути. Никогда ещё дождь не лил так сильно. Я избегал дорог и тропинок из опасения, что меня подстерегают на них. Я шёл по следам животных в направлении наименьшего сопротивления. Я думаю, что я прошёл таким образом около 25 миль.
Шёл я не прямо, а уклоняясь то на север, то на восток, но ни на минуту не забывая о своём маршруте. Мох на деревьях указывал мне, где был север.
Наконец я миновал Пограничную гору. Теперь они меня не тронут!
Дождь лил, как прежде. Я снова попробовал уснуть, прислонившись спиной к дереву. Было так темно, что я не видел собственной руки, которую подносил к глазам. Я ел только один раз в этот день — утром, когда я подстрелил из лука куропатку. Не имея возможности развести огонь, я съел её в сыром виде. В продолжение ночи я также ничего не ел.
Следующий день был четвёртое октября. Я же думал, что это было пятое. Утром я прошёл несколько миль; около полудня прекратился дождь, и это было для меня большим облегчением.
Мне всё ещё предстояло пройти несколько миль. После двух часов пути я услышал свисток поезда где-то впереди. Я двинулся в направлении этого звука и около четырёх часов пополудни различил сквозь деревья рельсы Канадской Тихоокеанской железной дороги.
Вагон трамвая с тремя людьми подымался вверх по тропинке. Выйдя из чащи и заметив их, я кинулся назад, чтобы меня не увидели.
Затем я рассмеялся над тем, что сделал. Ведь я отпрянул в сторону от них только по привычке! Мой срок завершился, и мне нечего было отныне бояться людей.
Ещё в лесу я накинул на себя шкуры, хотя ещё не знал, встречу ли кого-нибудь.
Когда трамвай исчез, я вышел из-за деревьев и пошёл по рельсам, раздумывая о том, как встретят меня люди.
Неожиданно я увидел перед собой девочку лет 14-ти.
Она заметила меня и застыла на месте.
Она и не подумала бежать и спокойно ждала меня.
Я не имел бы права порицать её, если бы она бежала. Закутанный в свои шкуры, я, вероятно, представлял из себя далеко необычное зрелище.
Поравнявшись с ней, я спросил у неё, далеко ли Мегантик. Поток французских слов был мне приветствием и ответом. Я немного знал этот язык и повторил на нём свой вопрос. Она сказала мне, что до Мегантика семь миль. Могу вас уверить, что звук её голоса был мне весьма приятен. Она была первым человеком, заговорившим со мной после моего двухмесячного одиночества. Вместо того, чтобы идти своей дорогой, она повернула и пошла рядом со мной по рельсам в направлении к Мегантику.