Было далеко за полдень, а я ещё ничего не придумал и только блуждал по лесу.
Я думал развести огонь, но возможности для этого было мало, так как всё вокруг промокло от дождя. Всё же я решил попробовать.
Прежде всего, я раздобыл порядочный кусок соснового корня, который мог служить основанием для моего зажигательного прибора, и палочку. Достав лоскут кедровой коры, я разодрал его на тонкие ремешки и сплёл из них подобие верёвки, которую я обвязал вокруг палочки. Концы верёвки я привязал к кривому, согнутому в виде лука суку, отломанному мной от мёртвого сухого дерева.
Я рассчитывал получить огонь посредством трения, производимого вращением палочки, основание которой упиралось в сосновый корень, а острая верхушка поддерживалась моей ладонью.
Вращение получалось при движении взад и вперёд сука, который служил мне ручкой.
Напрасно я заглядывал во всякую трещину и дупло в поисках сухой древесной трухи. Всё промокло насквозь. Я убедился в наивности всякой подобной попытки и принуждён был отказаться от этой задачи.
Стемнело. А я был один в сосновой чаще без огня и еды, голый, на расстоянии многих миль от человеческого жилья. Я твёрдо решил провести эту ночь в лесу даже в том случае, если бы мне предстояло на другой день вернуться к людям и отказаться от своей затеи.
Я отыскал место, где я мог делать несколько шагов вперёд и назад, чтобы согреться. Дождь не уменьшался. Я всё бегал взад и вперёд, пока не утомился и не начал тяжело дышать. От времени до времени я отдыхал, садясь на мокрую землю и прислонясь к стволу дерева. Долгое сидение на мокрой земле грозило мне простудой; я снова вскакивал и принимался шагать, как прежде. Вероятно, за эту ночь я прошёл много миль на небольшом клочке земли среди сосен.
Рано утром — часов около трёх — холод усилился. Дождя не было. Я расширил место своей прогулки в обе стороны. Так, попеременно бегая и отдыхая, я провел первую ночь моего одиночества в лесах.
Светало очень медленно. Тем не менее, я двинулся в путь. Я ещё ни разу не подумал о пище с тех пор как вошёл в лес. Я не был голоден. Я пошёл по тропинке, протоптанной животными, не зная, куда она меня приведёт. Снова полил дождь. Позже я привык к нему, но теперь встретил его далеко не дружелюбно. Мысли мои были в том же беспорядке, что и накануне. Однако, я далёк был от мысли осуществить своё ночное решение: т. е. покинуть лес и прервать свою затею. И мне было уже не так холодно, как раньше.
Наконец, я достиг Потерянного Пруда. Я никогда ещё не видел его, но хорошо знал его окрестности и потому мог догадаться, что это был он. Дождь лил, не переставая. В то время, когда мой взгляд блуждал по поверхности пруда, я испытывал истинное наслаждение, видя пред собой не однообразную картину лесной чащи, а открытый водный простор. Я даже хотел засунуть руки в карманы, чтобы лучше налюбоваться пейзажем, но у меня не было карманов.
Ничто в картине не ускользнуло от моего взора в этот день: небо, деревья, далёкий берег. Всё это нарушало унылую монотонность дождливого дня.
Не знаю, что привело меня к пруду. Мне кажется, что и человек и лесное животное инстинктивно тянутся ко всякой открытой поляне, водному пространству, к реке, ручью или роднику, одним словом ко всему, на чём может отдохнуть глаз, утомлённый однообразием бесконечного и сплошного множества деревьев.
Если по близости нет ни лужайки, ни воды, естественным выходом, для каждого живого существа является следующее: вскарабкаться на какое-нибудь самое высокое дерево в лесу, откуда простор, открывающийся поверх деревьев, покажется глазу весьма занимательной картиной.
Едва только я оглядел противоположный берег пруда, я заметил плотину бобров слева от меня. Следы деятельности были разбросаны повсюду, и я мог видеть свежесрезанные ветви.
Дождь хлынул сильнее. Я увидел лань на противоположном берегу, которая поразила меня своим невозмутимым видом. У меня мелькнула мысль, как легко было бы придумать способ поймать эту лань или какую-нибудь другую, приходящую к пруду на водопой.