Сомневаюсь, готовы ли едгинцы принять некую лучшую религию; и хотя (имея в виду мою постепенно укрепившуюся убежденность, что они суть представители потерянных колен Израилевых) я, невзирая на все препятствия, приступил бы таки к их обращению, если бы видел перспективу успеха, пусть и самую отдаленную; но вряд ли можно было рассчитывать, что смещение Идгран с позиции главного объекта поклонения не будет сопряжено с пугающими последствиями. Будь я философом, мне следовало бы признать, что постепенное распространение культа Идгран, ныне у них общепринятого, есть величайшее духовное благо, какое только могло быть им даровано, и преодолеть его влияние если и можно, то разве что подав им пример наглядный и назидательный. Мне бросалось в глаза, что, как правило, люди, громче всех заявлявшие, что Идгран — божество недостаточно возвышенное, сами вряд ли дотягивали до моральных критериев, этой богиней установленных, а с другой стороны, я часто встречался с людьми, принадлежавшими к категории, которую я про себя называл «высшими идгранитами»: что касается поведения и отношения к делам житейским, они, казалось мне, достигли высот, к каким человеку по природе своей и должно стремиться.
Они были джентльменами в полном смысле слова — а разве этим не всё сказано? Они редко заводили речь об Идгран и даже не намекали на нее, но никогда не шли вразрез с ее велениями, не имея на то серьезных оснований; и если поступали ей наперекор, то лишь будучи твердо уверены в себе и в собственной правоте — и богиня редко их наказывала, ибо они отважны, Идгран же трусовата. Большинство из них умело сносно изъясняться на «гипотетическом языке», а иные — правда, лишь немногие — знали его изрядно. Не думаю, чтобы язык этот сыграл большую роль в том, что они стали такими, какие есть; однако помимо факта, что почти все они владели его начатками, была еще одна важная причина, чтобы питать уважение к «гипотетическому языку».
С младых ногтей приученные к атлетическим играм и упражнениям и привыкшие без страха вести жизнь на виду у товарищей, среди коих утвердились высокие требования по части храбрости, щедрости, чести и прочих достойных мужских качеств — что удивительного в том, что эти люди должны были стать законом для самих себя, как и в том, что, проникаясь всё более высоким мнением о богине Идгран, они должны были постепенно утратить всякую веру в общепризнанных богов? Открытого пренебрежения к последним они не выказывают, ибо послушание господствующим догматам, доколе оно не становится нестерпимым, есть закон Идгран; однако у них нет истинной веры в объективное существование созданий, каковые столь явно выступают в роли олицетворенных абстракций и чья индивидуальность требует от воображения такого квази-материализма, на какой оно, сбитое с толку, оказывается попросту неспособным. Впрочем, мнения свои они в основном держат при себе, поскольку соотечественники их в большинстве щепетильно относятся к традиционному богопочитанию; они считают ненужным и вредным откровенничать на эту тему, разве что ради результата, куда более благотворного, чем тот, какого, казалось бы, можно ожидать от такого рода откровенности.
С другой стороны, не подлежит сомнению, что тем, кто имеет собственное ясное мнение о каком бы то ни было предмете (даже если сам предмет этот есть вещь не слишком достоверная), следует не обинуясь делиться этой ясностью с другими, то есть при всяком удобном случае откровенно рассказывать, что они думают и почему они думают так; ибо им самим следует понимать, что окончательной ясностью в данном вопросе они почти полностью будут обязаны тому, что остальные, благодаря им, придут к тому же мнению. Ведь они могут и ошибаться, а если так, то для их собственного и общего благополучия надо, чтобы ошибка их была как можно четче видна, тогда ее будет легче и опровергнуть. Признаю, что в этом пункте не одобрял сложившейся практики хотя бы и «высших идгранитов», и она мне тем более не нравилась, что я понимал: будущая моя задача станет гораздо проще, если «высшие идграииты» заранее проведут подкоп под верования, какие считаются ныне преобладающими.
Во всех остальных отношениях они больше походили на англичан, принадлежащих к лучшему слою нации, чем все, кого я видел в иных странах. Как бы я хотел убедить с полдюжииы из них побывать в Англии и предпринять серию публичных выступлений, ибо большинству из них присуще острое чувство юмора и вкус к публичности; они принесли бы немалую пользу. Показать людям, что такое образец истинного джентльмена (не сочтите мои слова за кощунство), это куда лучше любых евангельских чтений; такой человек, будучи выведен на сцену, окажет на публику мощное гуманизирующее влияние: подумайте только — идеал, который можно воочию лицезреть за шиллинг.