Между тем, очевидно, что кочегар — такой же повар для двигателя, как наши повара для нас. А углекопы, работающие в шахтах и карьерах, а углеторговцы, а поезда с углем и люди, ими управляющие, а суда-углевозы — ведь это же целая армия, которую машины заставляют на себя работать! Разве так уж невероятно предположение, что ныне число людей, занятых обслуживанием машин, куда больше числа тех, что служат непосредственно людям? Разве машины не едят, как люди? Разве мы своими руками не создаем преемников, к которым перейдет наше верховенство на Земле, — создаем, день за днем сообщая их устройству все больше красоты и тонкости, день за днем одаривая их всё новыми умениями и всё в большей мере наделяя саморегулируемой и самодействующей силой, которая со временем будет им служить лучше любого интеллекта?
А ведь способность кормиться — свойство для машины совершенно новое! Плуг, лопата, телега получают питание посредством человеческого желудка; топливо, которое пускает их в ход, должно сгореть в топке, находящейся внутри человека или лошади. Человек должен съесть сколько-то хлеба и мяса, иначе не сможет копать; хлеб и мясо суть топливо, приводящее в движение лопату. Если плуг влекут по пашне лошади, энергия берется из травы, бобов или овса, каковые, будучи сожжены в брюхе у животного, дают ему силу, необходимую для работы; без этого топлива работа прекратится, так же как остановится двигатель, если пламя в топке погаснет.
Один ученый заявил: „Ни одно животное не обладает способностью производить механическую энергию, но вся работа, выполненная животным в течение жизни, и всё тепло, выделенное его телом, равно как тепло, какое может быть получено при сжигании сгораемых веществ, извергнутых его телом в течение жизни, и при сжигании останков животного, взятые вместе, составляют точный эквивалент теплу, какое может быть получено при сжигании пищи, которую животное потребило за жизнь, и того количества топлива, какое может сгенерировать столько же тепла, сколько и труп животного, сожженный немедленно после смерти последнего“. Если это так, как можно выдвигать против грядущей жизнеспособности машин возражение, что они, в нынешнем „детском“ состоянии, находятся, так сказать, на посылках у существ, которые сами не способны производить механическую энергию?
Однако главный пункт, служащий причиной для тревоги, таков: если в прошлом желудком для машин служили животные, то сейчас появилось много машин, имеющих желудки и поглощающих пищу самостоятельно. Это огромный шаг если не к одушевленности, то к чему-то столь ей близкому, чтобы от нашей жизни их уже не отделяло расстояние, большее, чем то, что отделяет животных от растений. И хотя человек должен остаться, в некоторых отношениях, существом высшего порядка, разве всё это не соответствует обычной практике природы, которая кое в чем отдает первенство животным, пусть в целом человек далеко их превзошел? Разве не позволила она муравью и пчеле сохранить превосходство над человеком в том, что касается организации жизни сообществ и распределения социальных ролей, птице — в отношении перелетов по воздуху, рыбе — плавания, лошади — силы и скорости, собаке — способности к самопожертвованию?
Кое-кто из тех, с кем я беседовал на эту тему, говорил, что машины никогда не смогут достичь состояния одушевленности или квазиодушевленности, поскольку у них нет репродуктивной системы, и непохоже, чтобы она у них когда-нибудь появилась. Если имеется в виду, что машины не могут вступать в брак и что мы, наверняка, сколько б о том ни мечтали, не увидим способный к деторождению союз двух паровых двигателей, равно как и юных отпрысков пары, играющих у входа в цех, — готов согласиться. Но это не слишком глубокое возражение. Никто не ожидает, что все черты ныне существующих форм будут повторены совершенно новым классом живых созданий. Репродуктивная система животных радикально отличается от таковой у растений, но и та, и другая равноценны. Так неужели природа исчерпала все свои творческие возможности в этой области?