Позже Сведенборг переехал в дом 4 по Уорнер-стрит, где жил во время предыдущего визита в Лондон. Сам он был весьма непривередлив в отношении удобств, но, кажется, у ангелов его все же были какие-то требования. Во всяком случае, пожив несколько дней на старой квартире, он объявил хозяйке, что не может оставаться больше в доме, потому что в нем нет гармонии, и переехал на новую квартиру.
Отсутствие гармонии в оставленном им доме объяснялось тем, что жившие там супруги принадлежали к разным вероисповеданиям. Сведенборг был уже целиком поглощен работой над новой книгой, посвященной супружеству. В своей книге он ссылается на этот эпизод как на пример, показывающий, что между людьми разных религий не может быть истинной супружеской любви. По словам Сведенборга, пока он жил в этом доме, сопровождавшие его ангелы «постоянно укоряли» его, говоря: «Мы не можем оставаться в здесь, ибо супруги, живущие в этом доме, имеют разную веру». Это они поняли из внутреннего разлада между их душами, добавляет Сведенборг.
Готовясь к возвращению в Стокгольм, Сведенборг попросил Спрингера найти ему хорошего капитана, и Спрингер порекомендовал капитана Диксона, собиравшегося отплыть из Лондона 1 сентября. В ночь перед отплытием они переехали в одну из портовых таверн. Сведенборг ушел спать, а Спрингер продолжал беседовать с хозяином таверны в соседней комнате. По словам Спрингера, они «услышали непонятные звуки и, не зная их причины, подошли к двери комнаты, где спал Сведенборг, и заглянули в нее через окошко, вставленное в дверь. Мы увидели его воздевшим руки к небу и явно в большом волнении. Он что-то говорил в течение получаса, но мы не могли разобрать. Наконец, он опустил руки и громко зарыдал, восклицая время от времени: «Боже мой!» Потом он успокоился.
Я вошел в комнату вместе с хозяином и спросил его, не болен ли он. «Нет, — ответил он. — Я имел долгий разговор с ангелами и небесными друзьями и сейчас очень вспотел». Поскольку его вещи уже были погружены на корабль, он попросил у хозяина чистую рубашку и простыню, после чего проспал до утра.
Когда пришел капитан, я спросил у него, достаточно ли на корабле провизии для такого плавания. Капитан ответил, что имеет всего в достатке, на что Сведенборг заметил: «Друг мой, нам не потребуется много, ибо мы, с Божьей помощью, войдем в стокгольмский порт ровно через неделю в два часа дня».
Длительность плавания оказалась именно такой, как предсказал Сведенборг. По возвращении в Лондон капитан Диксон сказал Спрингеру, что в течение всего пути он нигде не бросил якорь, а ветер благоприятствовал ему, как никогда. Это было тем более удивительно, что обычно в это время года ветры дули в противоположную сторону. Сведенборг в одном из своих писем от сентября того года тоже подтверждает, что его плавание из Англии в Швецию продолжалось всего семь дней — по тем временам невероятно короткий срок.
Слух об этом необычном событии получил такую широкую огласку, что среди капитанов Сведенборга стали считать «счастливым пассажиром». Когда же его самого спросили о том, достоверен ли этот слух, он ответил, что и сам изумлен обстоятельствами того плавания и что «всякому разумному человеку ясно, что он не может творить чудеса».
По возвращении в Стокгольм Сведенборг первым делом преподнес экземпляр бгощюры о методах измерения долготы секретарю Академии наук Перу Варгентину. Число членов Академии к тому времени уже перевалило за трист.я. За несколько лет до того было приня, о решение, согласно которому академиков, постоянно отсутствовавших на заседаниях, лишали членства. Это правило, кажется, относилось в первую очередь именно к Сведерборгу, и, возможно, по этой причине еще в июне 1761 года он сделал в Академии доклад, посвященный технологии инкрустации мрамора. Выбор темы знаменателен: тайны природы уже давно перестали его интересовать, а что касается исследований по анатомии и психологии, то ему было известно, что они никак не могли заинтересовать коллег по Академии, поэтому-то Сведенборг сделал сообщение чисто практического свойства. Доклад был напечатан в ученых записках Академии и стал единственным вкладом Сведенборга в деятельность Академии за четырнадцать лет. В нем слышатся неожиданные патетические ноты — как если бы тот, кто носит в сердце известие величайшей важности и хочет поделиться им с другом, вынужден ограничиться крепким рукопожатием.