Выбрать главу

Вот только далеко на криках не уедешь. Инфраструктуру нужно было отстраивать, поднимать экономику из руин, собирать осколки знаний, наращивать потенциал, восстанавливать нормальный ход жизни. Тот момент был упущен, Земля уже изменилась, те время и мир исчезли. Можно что-то доказывать, барахтаться. Но, как говорят ундиноры, каждый выбирает сам, каким путем опускаться на дно. Я вот смирилась. Прошлый мир не воскресить, сколько ни требуй у Вселенной…

— Конечная, дамочка, проваливайте, — рявкнул над ухом водитель и, сверкнув клыками, удалился.

— Вот спасибо, что разбудили! — Трам уже стоял у депо, выключенный. А я и не заметила, что за размышлениями умудрилась задремать.

— Всегда пожалуйста, — пробурчал водитель из-за перегородки. Большинство алаи предпочитали вести ночной образ жизни и перед рассветом становились ужасно раздражительными. Поэтому по своему району в это время я передвигалась чуть ли не ползком.

Прихватив местную новостную газету — она тут же в траме и лежала в ящичке, я направилась по кривой улочке. Пока добиралась к дому, успела прочесть последние новости. Ундинат объявил сроки повышения стоимости электроэнергии, как раз должен был начаться брачный сезон у электрических угрей. Открывался новый торговый центр на окраине с эсперским театром иллюзий и аквапарком, можно дойти всего-то за полчаса пешком. Очередные дрязги в Палате министров-представителей, где все никак не могли принять пакет законов о налоговых льготах для многодетных семей.

Тут как раз ясно, в чем проблема. Кого считать многодетными? Ундиноры и эсперы стояли особняком, с ними все понятно было. Но если для шарен четверо детей — это норма, то у алаи трое — уже мать-героиня. Илойцы практиковали множественный брак, в котором на пятерых-семерых взрослых могло быть столько же детей. В человеческих семьях как таковой нормы вообще не было. Так что вероятность того, что такой пакет примут, стремилась к отрицательной величине.

А хуже всего с рождаемостью было у лэрдов.

Кстати, я не смогла сходу вспомнить, слышала ли вообще о рождении новых лэрдов за эти три года. Сделав мысленную пометку поискать какую-то информацию об этой теме — интересно же, я запихнула газету в карман куртки. Из полезного там только илойские математические загадки оставались и судоку, сплетни из всех уголков мира не в счет.

Семейный дом Йозефа Даника, так звали владельца моей комнаты, привлек меня даже не расположением — всего-то семь минут быстрой ходьбы до конечной трама, а своим внешним видом. Здание с намеком на историчность в два этажа плюс мансарда, которую я и занимала. Красная потертая черепица на крыше, два окна в ней же, в которые ритмично стучал осенью и весной дождь, небольшой садик перед входом и внутренний дворик — заросший, но с беседкой и местом для пикника. Кованый легкий заборчик не скрывал облупившейся краски на деревянной входной двери, к которой вели три широкие, немного стоптанные по центру ступени.

К моему удивлению, эти самые ступени были заняты.

Соседка со второго этажа вяло махнула рукой. Вид у нее был сонный и грустный, впрочем, как обычно.

— Доброе утро, Ёри, — я остановилась неподалеку, потому что пройти внутрь дома не вышло бы не подвинув соседку.

— Просто утро, — вздохнула она, потирая ладонями лицо, и посоветовала. — Не ходи пока в дом. Аника снова сорвалась, не хотела идти в школу. Кухня вся заляпана яйцами, Йозеф как раз готовил ей завтрак. Одно радует — окна целы.

— Уже второй раз за месяц…

Соседи у меня были с изюминкой, мне, наверное, под стать. Ёри вряд ли звали на самом деле Ёри, но она даже имени своего не помнила. Все, что было ее жизнью — семья, город, друзья, работа — все, что могло быть ей важным, исчезло три года назад, было унесено Искажением. И память ее тоже исчезла, чтобы она в этом новом мире не сошла с ума. Вот только Ёри почти никогда не смеялась, говорила тихо и выглядела либо грустной, либо безразличной. Что-то внутри нее перегорело. И если в моей жизни были по крайней мере знания — жажда этих самых знаний, то в ее?..

— Йозеф должен показать Анику эсперам, — я произнесла очевидное — то, о чем мы обычно молчали, чтобы не портить Йозефу настроение.