Это был восток Лондона. Десять минут на метро, и я очутилась на западе Лондона — словно в другом мире.
Особенно сильно это ощущалось именно в ночные часы. Старые квадратные домики мирно дремали, укутанные плющом, словно одеялом, а квадратные дворики окружал забор. Вымощенные квадратным булыжником дороги были широкие и пустые.
Этот район напоминал лоскутное одеяло из множества квадратиков — только не тряпичное, а кирпично-каменное, и я никак не могла взять в толк, что за люди здесь живут. На вилле в итальянском стиле с квадратными башенками — нуворишиили обнищавшая знать? Во внушительной постройке в духе французской Второй империи, с мансардной крышей — старые девы или интеллигенция? В особняке в архитектурном стиле королевы Анны с щипцовой крышей — врач? Денди?
В одних окнах горели газовые лампы, другие стояли погруженные во мрак. По пути мне встретились лишь совершающие обход по району сборщики нечистот — несмотря на то что уборные сейчас часто находились в домах, еще оставались туалеты на заднем дворе, которые требовалось периодически опустошать, и эта грязная работа производилась по ночам. Выполняли ее труженики с громадным металлическим контейнером на колесах. Когда он прогромыхал мимо (оставив после себя, как это ни печально, ужасное амбре), улица снова опустела — если не считать констебля, который неторопливо шагал в мою сторону.
— Добрый вечер, холубок, — проворковала я.
— И вам того же и на будущее, холубушка. — Полицейский был ирландцем, и, похоже, очень жизнерадостным. Он крутил в руке дубинку, одобрительно поглядывая на мой холщовый мешок. — Знаешь, мне вот нос подсказывал — до того, как эти тут вонь развели, — што в сорок четвертом сеходня суп из тельячих мозхов.
— Спасибо вам охромное, — поблагодарила я его и поспешила на задний двор сорок четвертого дома, где при слабом свете своего жалкого фонаря отыскала, как мне и подсказал констебль, телячий череп — все, что осталось от головы после того, как из нее сварили суп.
О людях многое можно угадать по их кучам мусора. Например, в этом хозяйстве мечтали о жизни более богатой, чем могли себе позволить: ведь суп из телячьих мозгов иначе назывался супом из фальшивой черепахи и по вкусу отдаленно напоминал черепаховый — самое модное ныне лакомство в высшем свете.
С трофеем в мешке и с боевым духом, распалившимся от удачной встречи с приветливым констеблем, дальше я пошла по дворам замысловатыми зигзагами, проходя в основном через подъездные дороги для экипажей; всякий раз, когда я проскальзывала мимо очередного каретника, поднимался лай, но слуга или помощник конюха, спавший там на чердаке, выглядывал в окно и, увидев меня, прикрикивал на собаку, чтобы та замолчала. Принятая в преисподнюю района, я начала строить догадки о его обитателях. Некоторые — люди разумные — разбивали небольшие огороды за каретным сараем, чтобы было удобно удобрять посевы навозом и соломой. Кое-какие дома казались пустыми — возможно, их хозяева отдыхали или работали за границей, — но большинство занимали семьи с детьми: это было ясно по обручам, ярким полосатым мячикам, игрушечным обезьянкам, которые били в музыкальные тарелки, когда их заводили, и другим вещицам, валяющимся на заднем дворе. А в одной из семей жила швея и шила на всех новенькие весенние наряды: в горе их мусора я нашла нитки и обрезки самых разных тканей — от саржи до тафты — и при тусклом свете своего фонаря все их прикарманила.
Я подошла к следующей ограде и быстро поняла, что там фонарь мне не потребуется. Жильцы оставляли уличное освещение на ночь, и газовый рожок над дверью горел подобно факелу. Как неэкономно — и как странно!