Кто же убил матросика? Не известно. Искала милиция, искала… Да так никого и не нашла.
«Как там у классика? «Мысль изреченная — есть ложь»? Кажется, так… В таком случае, что же тогда — мысль неизреченная? Правда, только правда и ничего, кроме правды? Сомнительно, конечно, но, как одна из версий, сойдет…
Для меня неизреченная мысль — это цепь ассоциаций. Они цепляются одна за другую и часто заводят бог весть куда. Причем у каждой ассоциации есть своя устойчивая пара. Начнешь думать о Гарце — тут же вспоминаешь Каратова, стоит только вспомнить Фалеева — тут же Мешкаев перед глазами стоит…»
Жена толкнула Шитова в бок:
— Ну, ты чего не ешь? Я бутербродов наготовила, а они лежат. Поешь! С утра же ничего… Мы пять часов уже едем.
— Плывем, — поправил Шитов. — В крайне случае — идем.
— Идем, плывем… Какая разница! Ты — ешь… Жаль только, что чая нет, — вздохнула жена. — Сходи в буфет, что ли, хоть воды принеси.
— Какой?
— Да любой: апельсиновой, мандариновой… Только не вздумай там пиво брать!
Ну, далось ей это пиво… Ощущая тяжесть и гудение во всем теле, Шитов потащился по крутым трапам на верхнюю палубу. Было такое чувство, что на плечах не голова, а гиря-двухпудовка. Страшно было голову наклонить: сорвется с плеч — хрен поднимешь!
Пива в буфете не было. И вообще буфет был еще закрыт. Откроется не раньше, чем через час, если верить расписанию. Пришлось возвращаться в каюту с пустыми руками.
— Закрыт. Через час откроется, — сказал Шитов. Достал из куртки сигареты, спички, двинулся в курилку. Тотчас же парень напротив — тот самый, скуластый, вроде бы сильно пьяный, поднялся с кресла и вышел следом.
Шитов успел уже подкурить сигарету и выдохнуть первую затяжку, как в курилку заглянул скуластый.
— Дай огоньку! — попросил он. Пыхнул раз, другой, блаженно выдул дым в потолок — и подмигнул Шитову, будто старому знакомому:
— Вот с кем я похмелюсь сегодня! С тобой, земеля, — весело сказал скуластый. — Да я тебя сразу усек. Вижу, трубы горят у мужика… ну как не помочь? Небось, после вчерашнего головка вава? Ничего, сейчас докурю — и похмелимся. В момент!
— Я не буду, — покачал Шитов головой. — Не хочу.
Что-то удерживало его от мимолетного знакомства с этим скуластым. Но что? Вроде бы парень как парень…
— Да ты не стесняйся! По сто грамм водочки — и хорош… И закусить чем найдется.
— Нет, спасибо.
— А ты все-таки выпей водочки, выпей. Легче будет! — с каким-то особым значением произнес парень. — Не бойся, мы — по-быстрому, и жена не узнает… Ну, что, принести стакашик?
Шитов заглянул скуластому в глаза. Пустые и холодные, они смотрели не на Шитова, а как бы мимо него. Но эти глаза все видели и все замечали — Шитов мог бы в этом поклясться.
— Не буду, — сказал Шитов, собирая всю твердость. — Не буду. Не проси.
Парень с холодным безразличием затянулся сигаретой.
— Ну, не хочешь — не надо, — сказал он. И вдруг предложил, безо всякого перехода: — А хочешь, анекдот расскажу?
Что-то отдаленное, пьяное, вчерашнее колыхнулось у Шитова в памяти. Но голова гудела, и память отказывалась служить.
— Ну, расскажи, — Шитову было все равно.
— Вот, слушай… Звонят, это, значит, одному мужику по телефону. «Але?» — мужик спрашивает. А ему говорят: «Ваша теща упала в бассейн с крокодилами. Крокодилы выехали спасать…»
Бом-м! Словно колокол ударил у Шитова над головой. Паром… анекдот… Да не это ли имел в виду Валентин, когда рассказывал вчера о сахалинском рэкете?
Шитов почувствовал, как под ключицами будто бы выкачали насосом — пусто, холодно. И тоскливо. Так тоскливо! («Так вот она какая — тоска смертная!»). А парень курил и смотрел на Шитова, курил — и смотрел…
— Ну как тебе, земеля, анекдот? — скуластый подмигнул Шитову своим пустым глазом. — Может, все-таки выпьем? Легче будет!
— Да я и так… Нормально… — как-то невпопад ответил Шитов. Бросил сигарету в угол и подался из курилки в каюту.
— Накурился? Ну, посиди тогда, а я схожу кое-куда…
Жена поднялась, и Шитов сел на ее место. Сумка с деньгами стояла чуть впереди и слева от него. Машинально Шитов подвинул сумку к себе поближе.
Только что услышанный анекдот гвоздем торчал у Шитова в голове. Если эта встреча со скуластым — случайность, совпадение, и анекдот к нему, Шитову, не имеет никакого отношения, то все равно… Все равно — странно все это! — думал Шитов, незаметно поглядывая на скуластого. Тот же сидел, как ни в чем не бывало в своем кресле, но уже не как пьяный — скорчившись и положив голову на подлокотник, а как все тверезые люди сидят — откинувшись на спинку кресла, и даже нога за ногу заброшена. А был ли он на самом деле пьяным? — засомневался Шитов. Может, и пьяным-то прикидывался лишь затем, чтобы было не так подозрительно предлагать ему, Шитову, опохмелиться? Вроде бы и тот — с похмелья, и этот… Отчего же не выпить? Опять же, из пьяного хоть веревки вей, особенно если в водку какая-нибудь гадость подмешана…
Шитову показалось, что рассуждения у него — верные. Тем более — этот анекдот… Стал бы его скуластый рассказывать просто так? Он ведь даже не смешной, анекдот» «Нет, это рэкет, — билось и пульсировало в мозгу. — Рэкет, рэкет!..»
БМРТ «Академик Елистратов» стоял на корсаковском рейде — готовился идти на Южные Курилы, а оттуда — в Японию, на Хоккайдо. Накануне была закончена бункеровка судна, а сегодня с утра капитан Кузнецов приехал к Каратову — уточнить кое-какие детали предстоящего рейса.
— Судовая роль при тебе? — спросил Каратов. — Ну-ка, дай, посмотрю…
Длинная колонка фамилий. Год рождения, образование, должность, номер и серия Паспорта моряка… Фамилии как фамилии, должности как должности… Наивно было бы полагать, что у «Камчадала» фамилия, скажем, Камчатский. Или — Камчадалов. Держи карман шире!
— А кто вот этот — Камашко? Он у тебя вахтенным матросом идет. — спросил Каратов. Кузнецов задумался на мгновенье:
— Да с Украины парень… На заработки приехал. Два рейса уже сходил. Нормально работает. А что?
— Да так…
Нет, положительно, «Камчадала» по фамилии искать — все равно, что пальцем в небо тыкать. Эх, Крашенников, Крашенников! И черт тебя дернул в то утро… Впрочем, поздно об этом говорить.
— Когда встречаетесь с Проценко? — спросил Каратов, возвращая судовую роль Кузнецову.
— Двадцать пятого, в «нейтралке», юго-западней Кунашира.
— Через десять дней, значит… Успеет-то Проценко с уловом подойти?
— Я думаю, успеет. Он дал радио — трюма почти полные. Пару-тройку заметов — и под жвак.
— Хорошо, Павел Артемьевич, возвращайтесь в Корсаков… Да, еще, — Каратов встал из-за стола первым, подошел к окну, глянул на городскую панораму. Бросилось в глаза здание городского театра. Видимо, Каратов что-то вспомнил — усмехнулся уголком рта. — Я вот что думаю, Павел Артемьевич, — Каратов отвернулся от окна, — Вот, скажем, если моряк… Ну, не моряк даже, а просто какой-то человек… Если он, предположим, родом с… ну, Магадана, Харькова… Как его будут звать на судне?
— А черт его знает! — откровенно удивился Кузнецов. — Да так и будут звать — по имени… Хотя, вот у меня на «Шантаре»… ну, это давно уже было… У меня там боцман ходил в моря, из Одессы, кстати. Так его так и звали — Вася-одессит.
— Одессит, говорите? Понятно… Дай-ка мне еще разок судовую роль!
Слегка удивленный Кузнецов достал из папки бумаги.
— Так, так… Ну, пожалуй, хоть этого, — Каратов черканул красным фломастером. — Ты завтра после обеда уходишь? Ну, вполне успеешь… — И показал Кузнецову судовую роль. — Вот этого, из палубной команды, Пелипенко… Вот его снимешь с рейса. Ну, придумаешь что-нибудь… Не мне тебя учить!
— А кого же поставить? Да и документы… Ты что, Игорь Павлович? Ты же меня без ножа режешь!
Но Каратов лишь отмахнулся:
— Ерунду говоришь, капитан! Одного с рейса снимешь — другого поставишь. Только и всего! Вот, я тебе прямо в судовую роль его фамилию впишу… Документы у парня в порядке.
Кузнецов положил судовую роль в папку, пожал Каратову руку и вышел за дверь.