Переслегин Сергей
Фантастика восьмидесятых - причины кризиса
Переслегин C. Б.
Фантастика восьмидесятых: причины кризиса
- Часть 1.
Феномен псевдофантастики
"...Каждый год издательство "Молодая
Гвардия" открывает сотни новых имен... Это
лучшие авторы, прошедшие через жесткую
творческую конкуренцию."
"Известия" 30. 7. 87.
Обернулся к первому и стало иначе:
Для увидевшего вторую образину
Первый - воскресший леонардо да винчи"
В. Маяковский. Данная статья посвящена негативным явлениям в советской фантастике, как-то: расцвету серости, торжеству вторичности, доходящей до плагиата и автоплагиата, нашествия идейной, научной, технической, наконец, литературной безграмотности. Более всего нас будут интересовать истоки деградации литературы. Чтобы отыскать их, мы совершим подробную и в чем-то даже увлекательную экскурсию по произведениям писателей - "молодогвардейцев", изучим творчество таких корифеев, как владимир щербаков, борис лапин и дмитрй де-спиллер, не обойдем вниманием и других, менее известных, но столь же талантливых авторов.
Этот обзор станет отправной точкой нашего исследования.
Глава 1
Псевдолитературу в нашей стране выпускают крупносерийно. Мы захлебнемся в обилии материала, если как-то не классифицируем его. Вот почему я начинаю с систематики, хотя подобная работа скучна и к тому же во многом случайна по своему содержанию.
Можно выделить три уровня псевдофантастики. Верхний я называю халтурой, употребляя этот термин без уничижительного оттенка. К нф-халтуре относятся произведения, талантливые хотя бы по одному критерию. Как правило, они хорошо читаются. (Особенно, если не знать оригиналов.) Халтура включает в себя удачные перелицовки чужих произведений и упрощенничество, для которого характерно навязчивое стремление автора выхолостить исследуемую им проблему.
Наконец, самые яркие образцы псевдолитературы я отношу к уровню паталогий. Надо сказать, что в отличие от серых книг, эти книги читать интересно, как интересно смотреть на уродцев в кунсткамере. Паталогии совершенно непредсказемы.
На этом уровне встречаются книги литературно беспомощные, безграмотные, наконец - с идейными извращениями.
Сразу отметим водораздел между халтурой с одной стороны, серостью и паталогией - с другой. Халтура часто талантлива, поэому ее трудно отнести к псевдолитературе, тем более, что вряд ли найдется фантаст, который хотья бы раз в жизни не отдал ей дань. Халтурой зачитываются: по университету ходят распечатки с Саймаковским "Братством талисмана" - упрощенным переложением Толкиена, в библиотеках - очереди на Стивена Кинга, Крапивин, автор знаменитой "Голубятни" получает премию за "Детей синего фламинго", где используются мотивы "Дракона", а "Перевал" К. Булычева ценят едва ли не выше "Льда и пламени" Р. Бредбери.
Относя к "негативным явлениям" большую часть творчества Булычева и Ларионовой, всего Ярославцева, Балабуху, Шаха, многое из написанного Бабенко и Геворкяном, я заслуживаю упрека в узости, доходящей до фанатизма. Сразу оговорюсь поэтому, что считаю развлекательную халтуру не только. Естественной, но и необходиой. Она выполняет важные общественные функции, обеспечивая отдых читателей, а иногда и облегчая им социальную адаптацию. Проблема заключается в возникновении антиотбора - ситуации, при которой удается публиковать лишь низкосортные произведения. Халтура начинает определять качество фантастики в целом, и тогда рождается паталогия - уродливая карикатура на нее. В условиях восьмидесятых годов расцвет халтуры и нашествие паталогий слиты воедино. Эти два процесса и определили деградацию советской фантастики.
Глава 2
итак, мы, наконец, переходим к обзору. Разумеется, нельзя охватить в одном исследовании весь поток макулатуры, изданной в последнее десятилетие. Мы рассмотрим лишь самые яркие произведения и начнем с научно и технически безграмотных.
"Химик вагранян был лучшим гимнастом в экипаже. "Солнце" он крутил на турнике так, что с ним на земле сравнились бы немногие. Но тут он обжег руку, две недели не подходил к снарядам. Наконец, выздоровел, прибежал в спортивный зал, прыгнул с разбега на турник и... Упал с криком. Мускулы у него порвались на руках, не выдержав возросшей массы тела." (1)
Приходится привести извинения за то, что я вышел из хронологических рамок повествования, процитировав рассказ, опубликованный еще в шетидесятые годы. Меня оправдывает лишь его недавнее переиздание, - притом в книге, адресованной школьникам. Да и жаль исключать из рассмотрения самый яркий пример "релятивистской фантастики".
Как известно, специальную теорию относительности проходят сейчас в средней школе. Каждый десятикласник обязан знать классическую формулировку постулата Энштейна: не существует такого физического эксперимента с помощью которого можно отличить покоющуюся систему отсчета и систему, движущуюся относительно нее равномерно и прямолинейно.
В нашем случае покоящаяся система отсчета связана с землей. Равномерно (почти) и прямолинейно относительно нее двигается корабль-астероид. Так что, если жуткие мучения испытывали астронавты, то как же чувсвовали себя земные старики, женщины, дети?
Остается лишь радоваться, что из всей теории относительности в память Г. Гуревича запвло лишь "увеличение" массы на субсветовых скоростях. О "сокращении" поперечных размеров он, видимо, ничего не слышал, иначе на страницах "функции шорина" мы бы прочли леденящий душу рассказ о том, как огромная сила медленно сплющивала космонавтов и их корабль...
Непонимание программного принципа относительности - беда не только Г. Гуревича, но и патриарха советской фантастики А. Казанцева. В романе "Сильнее времени", литературные достоинства которого мы здесь обсуждать не будем, автор следующим образом решает знаменитый "парадокс близнецов": "Ученым ХХ века было невдомек, что во всей вселенной нет силы, способной разогнать землю до субсветовой скорости." (Цитировано по памяти.)
Это уже уровень старика хоттабыча. Александру казанцеву невдомек, что учеными ХYII века была открыта относительность движения - нет никакой разницы - разгонять землю или корабль.
Сразу внесем необходимые уточнения. Фантастическое произведение, разумеется, не учебник по физике. Почти все авторы используют в своем творчестве нуль-транспортировку, разную деритринитацию, плоскоту, аннигиляторы Танева и иные средства сверхсветовой навигации. Никто за это не обвинит их в безграмотности. Право писателя - строить и обосновывать (или не обосновывать) свою собственную физику, в которой действуют иные, не известные сегодняшней науке законы. К релятивистским паталогиям я отношу лишь те случаи, когда автор прямо ссылается на теорию Энштейна и, утверждая, что действует в ее рамках, допускает грубейшие ошибки.
Паталогии, обычно, носят комплексный характер: они одновременно и безграмотны, и слабы литературно, и содержат идеи, мягко говоря - странные.
"Фнукция Шорина" тому наглядный пример. Из всех героев этого густонаселенного произведения запоминается лишь сам герман Шорин. Чем? Фанатизмом, доходящим до крайности.
"В больничной палате, куда переселилась добрая треть экипажа, Аренас созвал совещание.
Лететь вперед или вернуться?
- Вперед! Сказал Шорин. Мы долетим до первой планеты и сменим воду.
Но вернуться можно было за год, а лететь вперед предстояло почти четыре года, и никакой уверенности не было, что у Альфы есть планеты, что там можно достать воду. И дома ждали надежные врачи, а впереди были неизвестность и самостоятельность.
Три солнца, десятки планет, на какой-нибудь есть разум, на какой-нибудь умеют лечить лучевую болезнь, - убеждал Шорин.
Было решено возвратиться. Тридцатью двумя голосами против одного."
Кстати, обратите внимание на предложенный Г. Гуревичем способ решения спорных вопросов - голосование. То есть, если бы Шорину удалось собрать большинство, звездолет полетел бы дальше, и больные погибли. Причем, голосовавшие против продолжения экспедиции рисковали бы жизнью вопреки своему желанию. Гуманно для людей будущего... Впрочем, побережем иронию. Расследуя творчество Б. Лапина, мы убедимся, что мир Г. Гуревича действительно гуманен - по крайней мере, относительно.