Неспокойно было на душе у Ричарда Кента. В открытом сражении он бы не щадил своей жизни ради короля, но беспрерывные засады непокорных уэльсцев приводили его в ярость. Нет, еще хуже! Временами его охватывал страх.
— Подожди, Ричард! — раздался голос у него за спиной.
Ричард резко откинулся назад в седле, натянув поводья, остановил коня. Неужели опять какое-то несчастье?
Нет, это был всего лишь его старый друг сэр Жиль Эверли, догонявший его ради какого-то сообщения.
Ричард снял с головы тяжелый шлем, чтобы освежить вспотевшее лицо. Холодный ветерок сразу же стал трепать его светлую, как пшеничное поле, шевелюру.
Жиль тотчас угрюмо посоветовал:
— Лучше прикрой свою голову, дружище. Незачем знать дикарям, наблюдающим за нами из леса, что сам Ричард Кент возглавляет отряд. Боюсь, что они уже натягивают луки и целятся тебе в благородную твою голову.
Ричард, как это ни было ему противно, тут же водрузил шлем обратно.
— Вот так-то лучше, — продолжал Жиль. — Две стаи волков повраждовали, и неизвестно, кто кого загрызет. Кто сильнее или кто хитрее.
Ричарду не понравилось это сравнение его войска с волчьей стаей, но он не высказал свое недовольство преданному другу. Вступать в спор было не ко времени.
— У тебя есть сведения, что нас ждет засада?
— Сведений у меня куча, но которым из них доверять, я не знаю. У нас много осведомителей, но каждого из них я бы подверг пытке на костре, чтобы добиться, лжет он или нет. Но эти деревца вокруг, — он указал на горные склоны, поросшие вековым лесом, — мне сегодня почему-то не нравятся.
Ричард выпрямился в седле, принял должную предводителю войска осанку.
— Солдат всегда должен быть готов принять смерть.
— Но не лезть на рожон, — возразил его друг.
— Я слыхал, что в двух милях от нас, у выхода из ущелья, есть деревня, если можно так назвать это дикарское поселение. Там мы переночуем, а потом сожжем ее, выгоним всех ее обитателей. Пусть гуляют по горным склонам.
— Ты мудр, как никогда раньше, мой Ричард. В голосе Жиля Ричард уловил насмешку.
— Во всяком случае, у нас будут стены, защищающие нас от стрел, и потолок от дождя или мокрого снега. Я пекусь о своих воинах. А что заботит тебя. Жиль?
— Ничего, кроме отсутствия припасов. Я знаю, что сэр Томас следует за нами с обозом, но дойдет ли он до цели? Может, он накормит уэльсцев, а сам лишится головы?
— Придержи свой язык, Жиль!
Через четверть часа, как и предсказывал Ричард Кент, ущелье расширилось, и войско вошло в деревню.
Тусклые костры горели перед хижинами, но не было запаха жарящейся на них пищи. Дымные струйки уносились в мрачное свинцовое небо. Не было и бегающих между хижинами детишек, и даже собак, лающих на пришельцев.
Молчание могло свести с ума любого, кто бы вступил в эту деревню.
У Ричарда мурашки пробежали по телу. Он был человек суеверный, но все же он был воин и верный слуга короля Эдуарда.
Он резко осадил Саладина — коня арабских кровей, доставшегося ему еще жеребенком из Святой земли, а теперь возмужавшего, облаченного в такие доспехи, что ни одна вражья стрела, ни одно копье не грозили ему, а сам конь был грозной таранной машиной и вместе с восседающим на нем рыцарем был неуязвим.
Ричард обнажил меч. Не так быстро, как это обычно делал, завидев противника. Но жест его был понят. Воины последовали примеру своего прославленного командира. Сталь грозно блеснула в отсвете затухающих костров.
Еще шаг, и они вступят в деревню — тесное пространство, отвоеванное у грозного леса, окружающего его со всех сторон. Ветра не было. Лес сохранял угрюмое молчание, ничто живое не шевелилось в его темном нутре.
Но тревожный сигнал, словно звуки боевой трубы, сверлил его мозг.
«Они там, проклятые уэльсцы!»
Ричард чувствовал на себе их взгляды.
Да, он не ошибся. Одна черная тень в лесу чуть изменила очертания.
— Построиться, — тихо скомандовал он.
Его люди мгновенно выстроились в боевой порядок — рыцари впереди, пешие воины за ними, закрывшись щитами.
Отряд превратился в крепость, которую надо было брать штурмом.
Сквозь узкие прорези забрала глаза Ричарда обследовали лесную чащу. Кто там скрывается? Вооруженные воины или несчастные беженцы, или просто оголодавший по весне зверь?
А если это воины, то сколько их? У кого сил больше?
Хорошо, что встретился с угрозой при свете дня, а не ночью, когда вылазки уэльсцев наиболее опасны.
— Жиль! — позвал он едва слышно, не поворачивая головы.
— Я здесь, Ричард, — услышал он ответный шепот.
— Громко прокричи, чтобы они выходили. Объяви, что мы никого не тронем, если они просто мирные жители. В случае сопротивления мы убьем всех до единого, а деревню уничтожим.
Жиль тотчас начал громогласно переводить приказ Ричарда на певучий уэльский язык.
Долгое молчание последовало за его речью. Затем целая стая воробьев вдруг вспорхнула неизвестно откуда, прошумела крыльями над головой Ричарда и исчезла. Его воины дрогнули, мечи и копья вскинулись, словно отражая нападение неведомой силы.
Ричард мрачно усмехнулся, когда все-таки узрел наконец не привидение, а живое существо, появившееся из зарослей.
Это была костлявая седая женщина, едва волочившая ноги по сухой, вымерзшей за зиму траве. Она остановилась за дюжину ярдов от морды его грозного коня.
— Что тебе надо от нас? — выкрикнула она ему прямо в лицо, спрятанное под забралом, но ее гнев опалил Ричарда.
Женщина говорила не по-уэльски, а на франко-нормандском диалекте. Ричард был удивлен. Впрочем, от этого народа всегда надо ждать сюрпризов.
— Ничего мне не надо, кроме того, чтобы твои соотечественники вышли из засады. Даю слово, что никому не причиню вреда, если они сдадутся.
— Твое слово?!
Он уловил величайшее презрение в ее тоне.
— Я Ричард Кент, рыцарь вашего сюзерена Эдуарда, короля Англии. — Злость охватила его. — Мое слово честнее вашего. И у меня есть для вас монеты. На покупку еды… но не стрел и ножей…
— Стрел и ножей у нас достаточно. А еды нас лишил твой король Эдуард. Он никогда не будет править Уэльсом. После гибели Луэллина мы ждем пришествия на трон нового короля.
Тут старуха оскалила зубы в усмешке.
— Поищи где-нибудь среди наследников убитого тобой Олдуина из Таиви. Там ты встретишь того, кто имеет право на корону Уэльса.
Ричард сдержал гнев и не позволил себе поддаться порыву — направить на старуху окованного железом коня и раздавить ее, как мерзкого червяка.
Молнией ударила в его мозг мысль, которую он не единожды раньше отгонял прочь. Эдуард сказал ему, что женщины из семьи покойного лорда Олдуина сбежали во Францию. А если короля обманули? Если кто-то из них здесь, в Уэльсе?
— Твои слова, старая дура, пахнут государственной изменой! — вскричал он. — Ты хоть думаешь, о чем говоришь? Тебе вырвут язык…
— Всех языков ты не вырвешь, рыцарь из Кента, — ответила старуха с достоинством, — а я стара и не дорожу жизнью. Никто не заставит меня признать палача Эдуарда нашим королем.
Она вновь устремила взгляд в прорезь его шлема. И произнесла с такой ненавистью, с таким отвращением, как будто разговаривала не с человеком, а с омерзительным насекомым:
— Ты можешь, рыцарь, напитать свою утробу супом из воды, сваренным на траве. Мы оставили вам свой обед. Примите наше гостеприимство. Извините, но зима была суровой.
Вид старухи подтвердил ее слова. Кожа да кости! И незачем подвергать ее пыткам. Жизнь в последнюю зиму уже была для нее пыткой.
— Я дам вам окорока и хлеба, — сказал Ричард, вспомнив, что в заплечных сумках его солдат хранится неприкосновенный запас.
Старуха посмотрела на него с недоверием, потом, вдруг решившись на отчаянный поступок, сделала едва заметный жест.
Лес ожил. Из его черной глубины вдруг явились женщины, дети и ковыляющие старики. Все они устремились к кострам и тянули к огню свои промерзшие руки, а мальчики ложились животом наземь и раздували тлеющие угли.