Наплевав на холод, Алексей снял с себя куртку, а потом и синюю рубашку. Вынул революционную фуфайку из пакета, вывернул, надел. Теперь издалека, тем более со спины, его можно принять за стюарта «Мак-Пинка». Спрятав шмотки во дворе, Алёша припустил бежать ко входу в зал – пока его лже-униформа не промокла под дождём.
В «Мак-Пинк» Алёша попытался заявиться с максимально «свойским» и расслабленным лицом. Народу здесь по вечерам тусило много больше, чем во время Лёшиной работы: молодёжь «культурно отдыхала», расслаблялась в «ресторане», наслаждалась суперской возможностью хлебнуть пивка, жевнуть картошки и куснуть котлету в булке. В кассы была очередь, и Лёша быстро разглядел Снежану, взявшую на себя роль кассира. Добрый знак! По крайней мере, он с ней не столкнётся там, в подсобке. Уловив момент, когда возле двери в служебное помещение народу совсем не было, Алёша подлетел к ней, взял на тумбе карточку, провёл ей по магнитному замку и быстро просочился внутрь.
…Прямо перед ним стояла тётя Маша, жарщица котлеток.
От испуга Алексей так и застыл на месте.
– Ну, чего? – противно пробурчала пролетарка. – Чего встал-то как колода? Дай пройти! Гляди, вон, кофту наизнанку нацепил. Быть тебе битым!
С этими словами Маша гордо прошагала в туалет.
Алёша кое-как очнулся. Убедился: в раздевалке пусто. Прошмыгнул туда, надел бейсболку, чтоб быть более похожим на работника. Затем, дождавшись, когда стихнут чьи-то шаги, вернулся, поглядел по сторонам. В башке стучало. Пульс, наверно, был под двести. Мысленно воззвав ко всем богам, Алёша прикоснулся к ручке двери в кабинет Снежаны…
…Там никого не было.
У входа стоял столик с маленьким компьютером. Всё прочее пространство было убрано газетами. Тут шёл ремонт. Поэтому Алёша и решился выбрать это место. Между банок с краской на полу валялись папки, канцелярские бумаги, тоже защищённые от порчи новостной продукцией. Алёша вынул из пакета «революционный компромат», замаскированный газетой «SPEED-инфо» и быстро закопал в Снежаниных бумагах.
Не найдёт. По крайней мере, не должна. Ребята говорили, это ненадолго. Если вдруг Снежана обнаружит эти вещи, то не факт, что сообразит, чьё это и вообще…
Шаги за дверью.
Надо выбираться.
А фуфайка?
Как он не подумал про фуфайку!? Да её ведь тоже надо спрятать! По идее – здесь же, в кабинете. Быстро снять и «топлесс» пробежаться через зал? Не стоит.
– Лена, почему не вымыт пол? – внезапно донеслось из коридора.
Чёрт, Снежана!!! Он попал!
От ужаса Алёшины мозги стали работать по режиму «максимум».
За полсекунды он стянул с себя фуфайку и пристроился за дверью. Спустя несколько мгновений дверь открылась. Голова в искусственных кудрях… Гевару – на неё! Бежать! Алёша пролетел по залу полуголый, слыша сзади визг Снежаны, перепуганной второй раз, заблудившейся в фуфайке.
Быстро, как только сумел, он прибежал во двор, взял вещи и помчался дальше, без рубашки, как и был. Пока не понял, что надёжно оторвался. Прямо посредине улицы оделся. Сел на лавку. Начал думать: «Интересно, что случится с Витиной фуфайкой, когда менеджер Снежана снимет её с головы? Мне, кстати, повезло, что охранники в зале тупее, чем тот бык на чёрном ходе. И еще, что бык сидит внутри, а не снаружи».
11.
– «Чёрт читает «Правду»»! – сообщил Артём. – Неплохо, да? Что скажешь?
– А? – Алёша не расслышал.
– «Чёрт читает «Правду»»!
– Это что такое?
– Ты, что, спишь? Вот чёрт!
Нет, Алексей не спал. Он шёл из института за компанию с Артёмом, но о чём тот говорил, не слышал совершенно. Рассуждал о сегодняшнем собрании, о подвиге, который намечается… конечно, о своём предательстве. Всю ночь Двуколкин думал, как его накажут, если станет вдруг известно о «доносе». В голову шли всякие кошмары…
– Извини, Артём.
– Так ты проснулся? «Чёрт читает «Правду»» – так назвал я свой роман!
– Ого! Я где-то уже слышал… Что-то есть похожее…
– Конечно! – и лицо Артёма засияло. – Это есть такая буржуазная книжонка для гламурных шлюшек.
– И зачем тебе это название?
– Как зачем? Во-первых, моя книга суть протест! Здесь критика, пародия! Здесь всё! Ведь это тонкая ирония – я иронизирую над «гламуром», над собой, над жизнью… Ирония тонкая и горькая.
Алёша верил на слово.
– Ну, а потом, – продолжал автор в упоении, – пространство моего романа – это ад для обывателя! Кошмар! Роман о красных дьяволах! О дьяволах, которые за бунт, за 68-й, за смерть капитализма!
– Кру-у-уто, – протянул Алёша.
Он слегка робел перед Артёмом. Авторы тех книг, что продаются в магазине и, тем паче, что лежат в библиотеке, для Алёши всегда были чуть ли не богами. Он не мог критиковать их и не мог им что-либо советовать. Спросил лишь только:
– А тебя опубликуют?
Автор в качестве ответа разразился длинной, впрочем, дьявольски правдивой речью на тот счёт, что нынче, в буржуазном мире, напечатать книгу, где вся правда, где такая критика, призывы к революции и честный, большевистский мат – почти что невозможно! Все издательства боятся – только и всего – боятся, что спустя день после выхода шедевра к ним нагрянут люди в чёрных масках с «плановой проверкой». Потому по телефону и сказали: «Не возьмём, мол, даже и смотреть не будем, потому что маленький объём».
– Объём! Ха! – возмущался автор. – Мне сказали, что не хватает ещё каких-то сорока тысяч знаков. Это просто отговорки! Я-то знаю, в чём причина!
И он нервно закурил.
– А что-нибудь добавить? – спросил Лёша. – Может, ещё мату?
– Нет, – сказал Артемий обречённо. – Больше там не влезет.
Пять минут они шли молча. Наконец, на горизонте возник книжный магазин.
– Зайдём? – спросил Артём. Потом добавил для чего-то: – А кто знает, может быть, в последний раз?
Алёша содрогнулся, но на книжки посмотреть он был не против. Парни вошли внутрь, сдали сумки в камеру хранения, и Артём тотчас куда-то испарился.
Лёша стал бродить меж полок, с любопытством глядя на большие разноцветные тома с красивыми рисунками. Однообразие серий почему-то породило у Алёши в голове вид батареи центрального отопления. Яркие цветные книжки с удовольствием разглядывал субъект профессорского вида. На полу присел патлатый парень («Не патлатый, а наш, контркультурный человек», – поправил себя Лёша). Парень, судя по всему, держал в руках часть третью первой книги восемнадцатого тома саги «Жизнь семи вампиров». Вероятно, денег у собрата по протесту не имелось, так что он читал сей труд, минуя буржуазный акт покупки.
Алексей от скуки и от любопытства взял с одной из полок первый опус, что попался под руку. Раскрыл посередине:
«Они ехали уже четыре леммы, то есть с самого восхода Эрны, а до Эпистемы оставалось ещё минимум пятнадцать арпуанов. Дивная Агладрфадрмадриэль достала из седельной сумки кробру жареной кидагзы, флягу гейлюссака, предложила их августиклавию Зарзару. «Матримона, – отвечал августиклавий, – если помнишь, Кавинтон нам запрещает вкушать пищу до восшествия Кефирра, а непослушание грозит ужасной Парадигмой». Дивная вздохнула и, воззвав ко всем жирондам на старинном гигильянском диалекте, положила вещи в седельную сумку вместе с ывщем и грпрздром. И они двинулись дальше, к Бамбарбейшей Пеларгонии».
Алексей раскрыл форзац и обнаружил карту западной Европы, только чуть-чуть искажённую: вместо Парижей и Мадридов были Бунды, Кунигунды и всё те же Эпистемы; Англия к тому же почему-то вдруг пришвартовалась к берегу Голландии, подписанной «Аргентум».
«Слишком сложно для меня», – решил Алёша и пошёл смотреть что-нибудь другое.
Послонявшись между «Дневниками одержимого Виагрой» и «Мучениями Минти Милоун», поболтавшись, как корабль без вёсел, от «Рассказиков под кайфом» к «Мести жареной свиньи», пройдя мимо книжек «Декоратор», «Аниматор», «Имитатор», «Дегустатор» и «Эвакуатор», он прибился к стойке, где толпилась куча тётенек учительского вида. Милые пастельные обложки в стиле Барби явно привлекали их к себе. «Гламур!» – гласила серия. Морщинистые руки пролетарок с жадностью листали книги «о богатых и успешных». Алексей достал одну из них, опять же наугад, и прочитал: