Вернёмся к нашим... нет, не к баранам, конечно, а к баракам, с которых начался разговор. Ведь их название также на пять тысяч лет проецируется! Слово «барак» имеет санскритские корни. У нас ведь есть разные культуры — катакомбная, ямная, срубная. На этапе срубной культуры возникли первые коммунальные жилища, прототипы которых мы видим на Аркаиме.
По сути, Аркаим — это радиально размещённые бараки, окружённые рвом и оборонительной стеной.
На Аркаиме, который чуть южнее нашей с Вами Магнитки, доменные печки были почти в каждом бараке. 4 тысячи лет спустя Магнитка построила подобные же бараки, но доменные печи, только уже огромных размеров и несравнимые по мощности, вынесла за их пределы — вот и всё! И там, в Аркаиме, и здесь, в Магнитке, бараки означали практически все достижения коммунального быта.
Технология строительства барака проста, как ясный день: на метр-полтора снимается грунт, по периметру строятся узкие клети под шлаковую засыпку, ставятся брёвна-стояки, балки-распорки. Изначально барак — это засыпное помещение, при засыпке клетей шлак, песок или гравий шуршит: «шу-у-у». Потом этот звук фонетически изменяется на «пу», значит, пур-шит — это ономатопоэтическое, то есть по природе своей звукоподражательное слово. Ар-каим — это пур, засыпной укреплённый город, засыпная крепость. В Индии немало городов-пуров (например, Брахмапур). В древней Согдиане была Варахша («вар» от корня «пур», то есть Пурах-ша) — шахский город с засыпными стенами.
Этимологией слова «пур» занимались переводчик Ригведы Татьяна Елизаренкова и открыватель Аркаима Геннадий Зданович. Я беседовал с Геннадием Борисовичем, предложил свои этимологические трансформации корня «пур». От него и слова «пурга», «пуран-буран», от него и древнеперсидский «парадаг» — огороженный сад, и греческий «парадасис» — райский сад. От него «порт», и «портфель», древнеславянская Варна, авестийский Вар, Варок-варак, который построил Йима, чтобы спастись от потопа. А Варок, Варак со временем превратились в «барак».
Вот откуда наш магнитогорский барак. Его защитительный смысл, образ были намолены с эпохи бронзы, в условиях дикости они вдохновляли на гимны протоарийских поэтов-риши. И эта намоленность, эта поэтическая генетика впитана бараками Магнитки, не только матери, но и они рожали писателей и поэтов современной Магнитки, всех славных советских городов эпохи индустриализации. Такая метафизика получается, почему-то я верю в неё... Структура нашего мышления одинакова, мы же люди. Какие бы ни менялись культуры на данной земле, сохраняются особенности бытия, технологии быта, культурные артефакты, генетика образов и пространства. Нужно только присмотреться — в настоящем есть и прошлое, и будущее.
Н. Я. И ведь именно такой взгляд на мир делает человека более устойчивым, более жизнеспособным! Эта вертикаль памяти играет роль фундамента.
С. Ф. Это делает человека счастливым. У меня маленький домашний музей, я окружил себя артефактами: есть пальма окаменевшая из Кызылкумов, каменные топоры, скульптурка Анахиты, кружечка той эпохи — я продлеваю этим свою жизнь, и у меня много в стихах об этом говорится.
Н. Я.
С. Ф. Начиная с австралопитека, я знаю каждый шаг человека, как он приручал речную гальку, что он делал, как он охотился.
Я знаю, когда человек сделал йеменский переход, какие генетические дрейфы были, как ветвились две главные генетические линии. Я переношусь туда, разговариваю с теми племенами, сидя у себя в кабинете. Да, я оттуда, моя материальная субстанция оттуда, и я-то сам живу столько, насколько знаю историю — а это сотни тысяч лет в прошлое.
Н. Я. Салим Галимович, позвольте завершить нашу беседу строками из Вашего стихотворения: