Мону обдало холодным страхом, но она чувствовала, что мама тоже боится, и решила не подавать вида, чтобы не пугать ее еще больше.
– Какая ты у меня красавица! – проговорила наконец Камилла.
И эта похвала, такая незамысловатая, доставила Моне нескрываемое удовольствие.
Анри страстно любил Венецию, знал ее историю, все ее удивительные водные улочки. В молодости, когда город дожей еще не наполняли толпы туристов, он часто бывал там летом с любимой женой. Правда, они предпочитали не Большой канал с мостом Риальто и не площадь Сан-Марко, а другую, не столь прославленную часть города, где находится Арсенал и где еще попадается местный рабочий люд. Перед “Сельским концертом”, картиной, приписываемой Тициану, как перед любым шедевром любого венецианского художника, Анри переполняло желание говорить и говорить, рассказывать об этом изумительном месте и особенно о переломном XVI веке, когда могущество Венецианской республики пошатнулось. Венеция долгое время была центром мировой дипломатии и искусства, но в конце XVIII века слава ее стала клониться к закату, и сегодня от нее остались только карнавалы, которые устраиваются каждый год на потребу туристам, извергаемым сотнями вапоретто.
В центре “Сельского концерта” двое юношей лет двадцати, они сидят на земле, повернувшись лицом друг к другу. Левый – черноволосый, в бархатном головном уборе, роскошной короткой мантии красного шелка с пышными рукавами и двуцветных шоссах. Он играет на лютне. Правый – с кудрявой шевелюрой, босой, в кожаной крестьянской куртке. Около них, но чуть ближе к переднему краю картины, сидит спиной к нам цветущая обнаженная женщина, довольно полная, с уложенными на затылке волосами. В руке у нее флейта, она держит ее вертикально, но не подносит к губам. Слева еще одна женщина, похожая на первую, тоже нагая, но она не сидит, а стоит лицом к зрителю. Опершись на край колодца, она зачерпывает из него воду прозрачным кувшином. Плечи чуть повернуты в левую сторону, бедра – в противоположную. Эти четыре фигуры составляют первый план, а всего на картине пять персонажей. Пятый, справа на втором плане, – пастух, который гонит стадо овец мимо дубовой кущи. Сзади несколько домов на холме. А еще дальше угадывается речка с широким водопадом. Пейзаж плавными волнами уходит к горизонту, где видны облака, подсвеченные мягким светом летнего вечера.
– Двенадцать минут! Мона, это рекорд!
– Это из-за тебя – ты дергаешься, мешаешь мне сосредоточиться, приходится каждый раз начинать с нуля.
– И где этот ноль? С чего ты начинаешь?
Мона замялась.
– То-то и оно, – сказала она. – Трудно сказать, где начало, потому что я как-то растерялась. Вот в середине два одетых молодых человека, вот справа и слева от них две голые девушки, а там, подальше, еще пастух… Что, интересно, они делают все вместе? – Мона лукаво прищурилась. – Это ведь только взрослые могут сказать, а?
– Могу тебя утешить: взрослым тоже непросто ответить. Но ты задаешь хороший вопрос! Действительно, странная компания. Почему двое одетых юношей – причем один в одежде городской, другой – в пастушеской – нарисованы рядом с обнаженными женщинами? Вот это нам и нужно разгадать.
– Может, современникам художника было легче понять, чем мне?
– Немножко легче, потому что смысл символов меняется, и некоторые намеки и отсылки, прозрачные для людей того времени, то есть для эпохи Возрождения, постепенно забываются, становятся темными. Впрочем, венецианское искусство начала XVI века и без того любит окружать картины тайнами. Вот, например, на этом полотне нет подписи. Ставить ее на самой картине, где-нибудь в углу, стало обычным делом в XVII–XIX веках. Поэтому в данном случае трудно определить автора.
– А я, – ликующе сказала Мона, взглянув украдкой на музейную табличку, – я знаю, кто автор! Это Тизиано Веселлио. – Она исковеркала имя, произнеся его так, как ей казалось правильным.
– Да, дорогая, поздравляю тебя, ты умеешь читать таблички, осталось только исправить итальянское произношение. Этот Тициано Вечеллио, – Анри отчетливо выговорил имя, – или, как принято называть его, Тициан был учеником другого художника Джорджоне, которому долгое время и приписывали “Сельский концерт”. По той простой причине, что именно Джорджоне первым стал изображать обнаженную женщину на лоне природы, несколько озадачивая зрителей. У него немало таких изображений.