— Вот и смертушка пришла, — думал он, сохраняя ледяную ясность мысли. — Рановато, конечно, но уж как боги рассудили. Эниалий, бог воинов, помоги! Я тебе жертву небывалую принесу.
Придумать жертву для своего бога он так и не успел, потому что совсем рядом услышал звон тетивы и недовольный голос тамкара Кулли.
— Дзынь! — стрела нашла свою цель, пока Кулли орал ему прямо в ухо. — Тебе, почтенный, подраться захотелось? Не видишь, ворота открыты! Назад иди скорее! Мы с купцами и слугами стражу перебили. Если вы сейчас не зайдете в город, нам одним ворот не удержать. Хетты уже стены бросили и вниз бегут. Если промедлишь, все поляжем!
— Дзынь! — еще один арамей упал, схватившись за древко, торчащее из глаза.
— А голубь? — спросил Тимофей, проткнув мечом какого-то пастуха, наседавшего на него с дрянным копьецом.
— Вылетел уже, — ответил Кулли и выпустил очередную стрелу. — Дурак наместник здешний, раз решил купцов потом перебить. Презирает торговый люд, сволочь лживая.
— А ты ловок с луком, — восхитился Тимофей, оценив очередное попадание, и проорал. — Отходим в ворота! Стража первая, мои потом! Главк, мы с тобой последние заходим!
— Дзынь! — еще одна стрела улетела в плотную толпу, а вавилонянин, натягивающий лук с немыслимой скоростью, размеренно вещал. Ему не нужно целиться. Сейчас каждое жало находило свою цель.
— Я, почтенный… Дзынь!.. С малых лет с караванами хожу… Дзынь!.. И отец мой ходил… Дзынь!.. И дед… И его дед… Дзынь!.. Без лука в купеческом деле никуда…
Караванная стража уже вошла в город, и судя по звукам, начала с кем-то биться уже там. Гоплиты, построенные в три шеренги, отходили медленно, по одному-по два пролезая в приоткрытые ворота, пока снаружи не остались только Главк и Тимофей.
— Ну, давай, брат! — произнес Тимофей, а когда в лицо опять брызнула смесь чужой крови и мозгов, выругался в сердцах. — Да чтоб тебя молния убила вместе с дубиной твоей! Опять все мне измарал! Да когда ж ты биться начнешь, как пристало воину!
Главк в знак согласия мотнул слипшейся от пота бородой и гулко гыгыкнул, что должно было означать смех, но не ответил ничего. Не до того было. Тимофей, который потерял копье, застрявшее между чьих-то ребер, бился мечом. Его товарищ, напоследок размозжив кисть отчаянно наседавшему арамею, проскользнул внутрь. Именно он удержит створку ворот, когда пройдет Тимофей, а парни набросят на петли запорный брус. Так оно и вышло. Двоих кочевников, прорвавшихся в горячке в город, закололи на месте, а потом по городу прошла кровавая волна. У наместника было всего-то четыре десятка воинов, и они оказались не соперниками озверевшим от крови и злости караванщикам. Последних защитников города загнали в какой-то дом, обложили соломой и досками, а потом подожгли. В живых остался только один из них. И он прямо сейчас стоял на коленях, связанный по рукам и ногам.
Тимофей поднял кончиком меча подбородок хеттского наместника, которого взяли живым. Он бился до последнего и непременно погиб бы, но приказ был строг: не убивать! Потому-то воинам, которые чуть не выли от огорчения, пришлось сунуть древко копья ему между ног, свалить на землю, а потом тюкнуть по затылку точно выверенным ударом. Наместник уже пришел в себя и водил по сторонам мутным взглядом. У него все еще двоилось в глазах. Нарядный плащ, с которым хетты не расстаются даже в жару, с него сорвали, позарившись на серебряную фибулу, которой он был сколот. Хетт остался в одной длинной тунике, когда-то роскошной, а теперь донельзя рваной и грязной.
— Что, сволочь, не ожидал? — зло оскалился Тимофей.
— Пошел ты! — сплюнул хетт. Он был сволочью, но не трусом.
— Ты умрешь, — спокойно ответил афинянин. — Я потерял трех хороших парней. Еще пятеро ранены тяжело, они не смогут пойти дальше. И из караванной стражи два десятка погибло. Тебе придется за это ответить.
— Я родственник царя, — облизнул пересохшие губы хетт. — Вам это с рук не сойдет. Вас распнут как воров.
— А кто об этом узнает? — удивился Тимофей.
— Так люди же расскажут, — недоуменно посмотрел на него наместник.
— А никаких людей тут уже нет, — Тимофей раздвинул губы в неживой улыбке. — Их всех убили арамеи. Ты еще ничего не понял, проклятый дурак? В Угарит уже полетел голубь. А это значит, что трибун Хрисагон будет здесь через три дня. То скопище пастухов, что осадило город, вырежут до последнего человека. А потом вырежут весь их род. Ты думаешь, они спрячутся в своих пустошах? Да как бы не так! Их найдут египетские собаки, натасканные ловить беглых рабов. У парней за стеной приметные серьги в ушах. Уши отрежут, засолят в горшках и пошлют в дар твоему царю. Вот этот купец расскажет по дороге, как славно ты бился, защищая свой город, и как погиб в бою, покрыв себя славой. Почтенный Кулли, ты же расскажешь?