— Что "но", дорогой?
— Боюсь, узнают меня жертвы моих шалостей — и к стенке… У большевиков это быстро.
— Восхищаюсь вашим юмором, в нём чувствуется влияние воспитателя, но… изменить внешность, фамилию и запастись документами из большевистских аулов — это нетрудно…
— О, с такими данными очень легко занять большой пост. Но у меня возникнут большие расходы.
Кара-Джан выразительно посмотрел на Говарда, тот, усмехнувшись, кивнул головой:
— Они будут оплачены… Полковник, когда едете к генералу Маллесону?
— Всё подготовлено. Через неделю, как намечено, вдвоём выезжаем.
— Поторапливайтесь… А вам, господа, пожелаю большой осторожности и осмотрительности… — Говард зло прищурил свои бесцветные глаза. — Как поживает ваша сестра, господин Тишковский?
— Мистер Говард, вы напрасно бросаете на неё подозрение, моя сестра реабилитировала себя, представляя систематически сведения важного характера…
— Что ж, вы правы. Благодаря этим сведениям мы можем действовать наверняка. Капитан, — обратился Говард к сидевшему с ним рядом англичанину, — раздайте циркулярные распоряжения.
Капитан бегло просмотрел заголовки лежавших перед ним бумаг и, называя фамилии, вручил каждому. Говард встал:
— Могу отметить. Сегодня совещание прошло в деловой обстановке. До свидания.
К железнодорожной станции подкатила легковая машина. Из неё вышли два человека в кожаных тужурках. Один был высок, с горячими смелыми глазами, другой среднего роста, коренастый. "Не иначе, как начальство", — отметил про себя телеграфист, впуская в комнату приехавших.
Коренастый сказал, держа руку на кобуре:
— Вот что, парень. Наш отряд вон в том кишлаке. Мы тебя назначим начальником станции Ташкент…
Телеграфист вытаращил глаза и, мотнув головой, спросил:
— А вы кто будете?
— Я командир разведки белоказаков. Передай наши сообщения — получишь награду. Мы окружаем город.
— Куда? Какие сообщения?
— В Ташкент, в штаб округа. Стучи: "Вся линия на Самарканд занята казачьими войсками".
Телеграфист быстро застучал ключом. Высокий нагнулся и стал следить за бумажной лентой, плывшей из аппарата. Вдруг он засмеялся и сказал коренастому:
— Знаешь, что он передал: "В машине два беляка-гада в кожанках, захватили телеграф. Подкупают на измену". Свой парень-то оказался… Молодец. Слушай! Это председатель ЧК, вот его документы, а я председатель Ташкентского Совета Шумилов…
— Николай Васильевич! Как это я вас сразу не признал? На митинге в мастерских вас слышал. Значит, попугать меня хотели?..
— Испытать, а не пугать. Дело важное, а людей надёжных не сразу найдёшь. Тебя как звать-то?
— Фёдор Лобода. Это я передал рабочим телеграмму об отречении царя.
— Сейчас передашь в Чарджуй секретную депешу. Ленту вырви для нас и никому ни гу-гу.
— Будет сделано, Николай Васильевич!
Лобода застучал ключом. Был вызван командир отряда особого назначения. Ему сообщили: "Сегодня вечером выезжают двое одетых под хивинцев. Едут к англичанам в Асхабад. Надо перехватить, доставить в Ташкент".
Забрав ленту и пожав руку телеграфисту, оба комиссара сели в автомобиль и покатили в город.
Шумилов позвонил Ронину:
— Зайди, Виктор Владимирович, вечерком в Совет.
— В котором часу?
— Часов в десять будет поспокойнее…
Ровно в десять часов Ронин сидел в кабинете председателя городского Совета.
— Помощь твоя нужна, Виктор Владимирович. Хотим с англичанами и сипаями по душам поговорить. Поговорить на их родном языке. Пусть узнают, за что мы боремся, и о себе подумают. Ведь пришли" наш край душить свободу, убивать трудовой народ… Кто поговорить сможет?
Ронин сразу назвал красноармейца Ли Бина. Шумилов просиял:
— Ну до чего же хорошо! Нарядим китайским купцом, никому и невдомёк будет. А с английским как? Найдёшь?
— Встретил я вчера Силина. Ты знаешь его, у Белова в крепости командует пулемётной ротой…
— А-а! Сын охотника Силина.
— Он самый.
— За кочевника сойдёт?
— Вполне. Этот и по-афгански и по-английски говорит. Человек толковый.
— Вот и есть уже два хороших разведчика, — обрадовался Шумилов. — А с Беловым договорюсь.
Он позвонил коменданту крепости, попросил его приехать и захватить с собой Силина. Тот недовольно загудел в трубку:
— Не дам, не рассчитывай. Зачем он тебе понадобился?
— Не мне, революции… Приезжай побыстрее.
Не прошло и десяти минут, как к Ташсовету мягко подкатил автомобиль. В кабинет вошёл военный со спокойным лицом. Неторопливо опустился в кресло и выжидающе посмотрел на Шумилова. Следом шагнул перетянутый ремнями Силин, поздоровался с Шумиловым, пожал руку Ронину. Сел рядом и взглянул на Белова.
— Что смотришь? У него спроси… — Белов кивнул головой в сторону Шумилова.
Тот встал, подошёл к карте. Очертив границы тупым концом карандаша, пояснил:
— Это Асхабадский фронт. Он ширится, грозит Ташкенту. На этом фронте мы потеряли много людей, боеприпасов…
— Всё это известно. Ты ближе к делу… — буркнул Белов.
— Без этого вступления нельзя. Так вот. Мы кое с кем беседовали, решили провести среди врагов разъяснительную работу, открыть глаза сипаям и английским солдатам…
— Понятно, — прервал Белов. — Неплохо задумано. Как ты, Алёша?
— Иван Петрович, это блестящая идея…
— Вот. Отдаю, от сердца отрываю… Помни. Вернётся — и ко мне назад.
— Согласен. А пока, Иван, пошли этого пулемётчика в командировку в сторону Оренбурга. А ты Силин, соберись поживее… и… в Асхабад, — подвёл итог беседы Шумилов.
— Голому собраться — только подпоясаться, — усмехнулся Силин.
Вот они, родные горы!
Сгрудились скалистые громады, молчаливые, неподвижные. Кажется, они мертвы и пустынны.
Но всмотрись в голубую даль! И ты увидишь улыбчивые зелёные долины, по которым скачет, шумя по камням, серебристый горный поток; светлое озеро, гладкое, как зеркало. Тихо лежит оно, отражая плывущие в голубом небе пушистые облака. А по склонам, цепляясь корнями за трещины скал, тянутся ввысь огромные сосны, вьётся кудрявый терескен.
Высоко над вершиной плывёт чёрная точка. Она то снижается, делает круг, то опять поднимается и плавно застывает в воздухе. Это кумай. — снежный гриф. А вот на выступе скалы, как изваяние, чётко рисуется стройный киик. Он зорко глядит вокруг, готовый в минуту опасности ринуться вниз и, упав на пружинящие рога, умчаться от смерти.
Скоро дом. Ещё несколько поворотов тропы — и откроется Орлиное гнездо. Два спутника молча едут за Ильгаром. Им он обязан жизнью.
Когда басмачи обстреляли санитарный поезд, в котором тяжело раненный Ильгар возвращался с фронта, и стали преследовать поезд, кондуктор отцепил последний вагон. Паровоз, выпустив клубы пара и дыма, ушёл вперёд, набирая скорость. Басмачи яростно набросились на единственный вагон, решив на нём выместить свою злобу. Курбаши приказал:
— Всех вырезать, одежду, ценные вещи, продовольствие вынести, вагон сжечь!
Они рассчитывали на поживу, но обманулись. В последний вагон сносили мертвецов, это был морг на колёсах. Сюда принесли и потерявшего сознание Ильгара.
Когда он открыл глаза, то увидел склонившихся над ним двух басмачей. В одном он узнал молодого нукера бека Дотхо. Чуть шевеля пересохшими губами, Ильгар произнёс:
— Скажи кузнецу, мудрецу Поршнифа, Машрабу…
Голос прервался, глаза закрылись…
Басмачи зашептались:
— Говорю, наш…
— Откуда тут наши? Только мы двое. Смотри, он снова открыл глаза.
— Кто ты?
— Ильгар, приёмный сын Машраба…
— Сын пастуха! Давай вытащим.
Тем временем возвратилась из бесполезной погони вся банда.