"Призываю вас присоединиться к знамени восстания против насильников народа русского".
Осипов требовал поддержки временной военной власти, которая доведёт народ до выборов в учредительное собрание. Революционный комитет ответил новоявленному диктатору:
"Рабочие, своею кровью завоевавшие Советскую рабоче-крестьянскую власть, сейчас готовы тоже своею кровью защищать и отстаивать эту власть…"
Проводив мужа по тревожному гудку в мастерские, Дуся накинула платок, намереваясь сбегать к соседям узнать, что произошло в городе. В это время раздался грубый стук в дверь. Она отворила. На пороге появилось четверо ьооруженных солдат. Один спросил:
— Где комиссар продовольствия?
Оценив обстановку, Дуся приняла вид разбитной бабёнки, прикрикнула:
— Тише вы! Детей разбудите… А чёрт его знает, где носит вашего комиссара. Как вчера уехал, так и не появлялся. Видать, путается где-нибудь с бабами. Все вы одинаковы. Да заходите, чего на морозе стоять…
— Мы бы зашли хозяюшка, — озорно блеснув глазами, сказал курносый парень, — да, вишь, делов много.
— Нашёл время твой мужик по бабам бегать… — проворчал другой. — Ну, пошли…
Проводив непрошеных гостей, Дуся оделась, взяла санитарную сумку и выбежала на улицу.
Около Александровского парка она встретила Древницкого. В старом тёплом пальто и неизменной фетровой шляпе он брёл, опираясь на палку.
— Куда это вы, Владимир Васильевич?
— Гудок был. Иду в мастерские узнать, что происходит.
— Мой тоже чуть свет убежал… Никто ничего не знает.
— Вчера вечером мальчишки болтали: "Белые выступят против красных"… Думал, чепуха, а сегодня гудок…
Из-за дерева вышел вооружённый Рубцов. Должно быть, он со своим отрядом стоял здесь в дозоре.
— О чём вы?
— Говорят, белые затеяли переворот…
— Да… Осипов предателем оказался. Наших комиссаров расстрелял, мерзавец.
— Где этот Осипов? — спросил Древницкий.
— Во Втором полку. Как бы он и Белова не хлопнул. Молчит крепость….
— Могу узнать, — предложил Древницкий.
— Хорошо бы, — вздохнул Рубцов. — Попытайтесь связаться с Беловым. Если уцелел…
Рубцов вернулся к отряду. Древницкий пошёл в сторону вокзала, а Дуся свернула к казармам Второго полка. Ворота были закрыты. Возле них часовые. У ближнего дома она заметила солдата, который, прижавшись к крыльцу, берёгся от холода. Дуся подалась к нему. Но он тотчас ожил и направил на неё штык.
— Стой! Куда идёшь?
Она замахала руками:
— Будь ты неладен! Испугал-то как… Мужа ищу. Говорят, пошёл к Осипову. Ещё вчера ушёл. Где пропадает — не знаю.
— Эх, баба… Вертай обратно!
Дуся свернула на Духовскую. Выстрелы гремели со всех сторон. Чтобы не попасть под пули, она укрывалась за домами и деревьями, шла оглядываясь, пережидая то и дело вспыхивавшую перестрелку.
На одном крыльце сидел Рустам и перевязывал раненую ногу. Ружьё стояло рядом.
— Эй, Рустам! Никак беляк поцеловал? — крикнула Дуся.
— Задела проклятая пуля.
— Постой, я сама перевяжу, а потом хромай домой.
— И-йе! Домой… У меня десять человек отряд, как без меня будут? По-русски плохо понимают.
— Это что же, наши?
— Ну да. Рабочие со станции, грузчики.
Рустам захромал к своей группе, а Дуся пошла дальше. Вдруг услышала звонкий мальчишеский голос:
— Молеко! Кисли, слатки молеко!
Оглянулась. Бежал мальчик узбек с двумя бидонами, закрытыми тряпками, за ним брёл Древницкий. В мальчике узнала младшего сынишку Рустама, хотела окликнуть, но предостерегающий взгляд Древницкого остановил её.
Два парня подозвали мальчугана, выпили по стакану молока.
— Деньги давай! — протянул мальчик.
— Катись, пока цел! — крикнул один.
Другой, целясь, поднял винтовку:
— Лети, а то как трахну!..
Мальчуган бросился к крепостным воротам. Там стояла охрана. Один из красногвардейцев подозвал парнишку, попросил молока. Минуту или две продолжалась торговля. Караульный выпил стакан, повернулся и исчез в воротах, видно, пошёл за деньгами. Вернулся, сунул мальчишке в руку монету.
Древницкий понял: записка передана коменданту крепости Белову и получен ответ. Подозвал мальчугана, попробовал молоко, незаметно взял у него из рук аккуратно свёрнутый клочок бумаги, шепнул: "Теперь дуй домой!"
На улице снова раздался звонкий мальчишеский голос:
— Молеко! Кисли, слатки молеко!
Ранние зимние сумерки опустились на город. Древницкий, торопливо шагая, приближался к вокзалу.
Вдруг ему наперерез из переулка выскочили трое вооружённых людей.
— Стой! Руки вверх!
Древницкий остановился и, не поднимая рук, крикнул:
— Что вам надо? Я отставной полковник.
Двое отошли, а третий снял с плеча винтовку.
— Врёшь! Ты большевик. Я видел, как подсылал в крепость мальчишку.
И прикладом ударил Древницкого в грудь. Тот упал, из горла хлынула кровь.
Беляк снова замахнулся, но в это время раздались выстрелы, из ближнего дома выбежало пятеро красногвардейцев. Они поспешили к лежавшему Древницкому. Беляки моментально скрылись. Молодой рабочий, опередив товарищей, нагнулся над Древницким.
— Отец! Сейчас унесём тебя.
Древницкому, терявшему сознание, показалось, что над ним склонился сын. Он протянул записку.
— Серёжа… Это от Белова… Передай…
Вся семья однорукого ухаживала за умирающим. Молодой рабочий, которого звали Сергеем, не отходил от постели. Часа через два Древницкий пришёл в себя, тихо сказал:
— Прощайте… Прощай, Серёжа… Впереди у тебя жизнь и счастье…
На другой день Древницкого хоронили. Гроб везли на простой телеге, за ней шла семья безрукого и с десяток стариков и женщин.
Процессия медленно двигалась по Ассакинской улице. Встречные снимали шапки, пропуская телегу с гробом. По тротуару, укутавшись в большую шаль, брела Маша. Ей соседка сказала о смерти Древницкого.
Маша была печальна. Навсегда уходил человек, с которым она когда-то связала свою жизнь. Семейные бури, обиды, разочарования, заботы о детях… Обо всём этом она вспомнила сейчас. И впервые почувствовала, что была несправедлива к этому человеку. Он страдал, боролся, переносил удары судьбы и никогда по слышал её сочувственного слова.
— Проклятый характер… — пробормотала она, — что я могла сделать с собой…
Телега с гробом удалилась. Маша смотрела, как исчезали за поворотом провожавшие покойника люди. И вдруг из глаз Маши неудержимо полились слёзы. Она облокотилась на перила моста и безутешно рыдала, оплакивая прошлое, страшась будущего.
Стараниями Бота, Тишковского и мистера Говарда камера непрерывно пополнялась арестованными, к утру набралось человек, двадцать.
Тесно было заключённым. Сидели на цементном полу или стояли у глухих стен. Шумилов склонился над Вотинцевым. Тот часто терял сознание и тогда тихо стонал. Распухшее от удара лицо было неузнаваемо.
Шумилов вспоминал, как несколько часов назад все они сидели в его кабинете. "Как же это мы не продумали всего, доверились. Но ведь вызвал товарищ, коммунист. А если Осипов просто замаскировавшийся враг? Значит, всем нам гибель. Ну, убьют нас, а мысль о свободе убить нельзя. Коммунисты поднимут рабочих. А рабочие — сила. Всё сметут".
Точно отвечая на эти мысли, где-то загудел мощный металлический голос. Радостно забилось сердце. "Вот он, девятый вал…"
Утром привели избитого Дубицкого.
— Где тебя взяли? — спросил Шумилов.
— Мы с Успенским ехали в мастерские. На углу нас схватили… К Успенскому подбежал какой-то купец в шубе, увёл, а меня в кулаки и сюда.
— Вот что, товарищи, теперь всё ясно. Это организованный переворот. Думаю, Осипов завербован. Но будем настаивать, чтобы нас отвели к нему. Может, пробудится совесть, поймёт гнусность предательства.