— Ох, Солтанчик. — Она улыбалась. — Сумка для другого… Просто так она, можно сказать. У нас в подвале одна стена ненадежная, понимаешь, может упасть она. Укрепить надо ее. Кирпичами обделать. Ничего же не стоит тебе там на своей стройке прихватить в эту сумку шесть-семь кирпичиков. Не на себе ж тащить — автобус везет! Да, Солтанчик?
Жаркий румянец прилил к моим щекам. Я представил, как, воровато озираясь, буду засовывать в эту дурацкую сумку кирпичи, буду бояться, что кто-то в этот момент увидит меня за таким постыдным занятием… Молодой, дескать, а проворный: хоть что-то, да хочет унести со стройплощадки — лишь бы не с пустыми руками уйти отсюда после смены! Сегодня кирпичи, завтра цемент или доску… «Несун»!
А тетя Гунча меж тем с прежней улыбкой продолжала:
— Там, чтоб стену укрепить, штук сто кирпичей нужно, ну, может, чуть больше. Уж постарайся, Солтанчик. За неделю принесешь. На стройке кирпич хороший… Где купишь такой?
«Неделю — с этой сумкой?!» — ужаснулся я.
А что Сергей скажет? Вся бригада?
И когда тетя Гунча закрыла за мной дверь, я минуту-другую нерешительно топтался в коридоре, не зная, что же делать-то… Жесткие дерматиновые ручки сумки жгли, казалось, ладони.
Надо было отказаться? Но вот не смог же! Кормили, мол, тебя, поили, на нашей мягкой постели спишь, а обратились к тебе с пустяковой просьбой — ты в кусты… Неблагодарный!
Нужно было, наверно, вот что сказать: воровать даже так, по мелочи, — не смогу, но как получу первую зарплату — отдам ее в ваши руки на ремонт подвальной стенки…
Да нет, так тоже не годится… Это тетя Гунча как оскорбление воспримет. Нашелся, мол, благодетель, денежный туз, без тебя мы не проживем!
А вот с сумочкой… сумой… этой сумищей… за кирпичиками иди! Старайся! Уважь! Мы тебя — ты нас!
Так?
Едва не заплакал я от непонятной, что словами высказать не смог бы, обиды…
И, прислонив сумку с лежавшим в ее необъятной глубине бутербродом к двери, я торопливо пошел прочь. Зная, что больше в этом доме появиться не смогу…
День проходил в прежней, как и вчера, работе, но мое настроение было совсем другим, и Сергей заметил перемену во мне.
— С непривычки тяжеловато? — спросил он.
— Да нет, нормально…
Сергей испытующе посмотрел — и больше ничего спрашивать не стал.
Ловко управляясь с кладкой — мастерок птицей летал в его руках, — он опять рассказывал мне про бригаду: что в городе построено ею, почему по общему согласию перешли на метод коллективного подряда, то есть стали хозрасчетным коллективом, у кого из парней какие жизненные планы… И с восхищением отзывался о Суханбабаеве: это, говорил он, редкой души человек и мастер первоклассный. Беспокойная судьба строителя бросала его в разные концы страны. Был он с ударным отрядом в Ташкенте, помогал отстраивать столицу Узбекистана после землетрясения; его дома стоят на одной из станций знаменитой Байкало-Амурской магистрали; приглашался он на возведение спортивных сооружений в Москву к Олимпиаде-80, и на груди у него (в праздничный день это можно увидеть!) уже два ордена.
— Есть чему позавидовать? По-хорошему! А? — В словах Сергея звучала приподнятость, и я понимал: этим своим рассказом про биографию нашего бригадира он тоже старается развеять мою хандру. Наверно, как я ни старался казаться веселым, лицо выдавало…
И с этой тревожной мыслью: «Куда же теперь податься, где ночевать?» — в конце смены расстался я с ребятами из бригады. Сергей звал пойти с ним в мотоклуб, но я, сославшись на срочное дело, отказался. Мотоцикл, по правде сказать, не очень-то привлекал меня. Бешеная скорость, надрывный рев двигателя, сизый шлейф дыма за спиной… Нет-нет, это не по мне! Не знаю почему, но влечения к гонкам не чувствовал. Может, — да не покажется это смешным — из-за склонности к размышлениям… Из-за некоторой врожденной медлительности…
Проводив взглядом автобус, на котором уехали парни, я не спеша побрел по улице. Да и куда мне было спешить?!
Шли навстречу прохожие, и я с любопытством всматривался в их лица — молодые, совсем юные и, наоборот, изборожденные сетью морщин, свидетельствующих о долгих прожитых годах… На пиджаках многих из пожилых посверкивал знакомый мне значок участника Великой Отечественной войны. Каждый из них, думал я, встречался и бился с фашистами, ощущал близкое дыхание смерти, верил в победу над врагом и стал победителем. Чего только ни повидали эти люди, какие только тяжелые испытания ни выпадали на их долю, и сейчас несут они на своих плечах груз жизненных забот, но (вглядитесь-ка повнимательнее!) — свет жизни в их глазах. Тебе же только семнадцать с небольшим — и кислая физиономия! Маленькое жизненное испытание — и ты уже сник, расстроился… Не совестно?