– Маршан!
– Тавернье!
– Что ты делаешь в этом аду?
– Слишком долго и горько рассказывать. Правда ли, что мосты будут взорваны?
– Уже давно это следовало бы сделать. Вчера немцы уже были в Питивье и Этампе. Сейчас они вряд ли далеко от Орлеана. Но я не получил достаточно взрывчатки. К тому же мне пришлось се разделить на два моста. Если бы я мог предвидеть, не стал бы выбрасывать семьсот пятьдесят килограммов на железнодорожный мост.
– Лейтенант, лейтенант! – закричал молодой солдат, стоявший с биноклем в руках на грузовике с пулеметом. – Мне кажется, я видел немецкий броневик на набережной Шателе.
– Боже мой! – воскликнул Маршан, залезая на автомашину и вырывая у солдата бинокль.
– Дело дрянь. Они рвутся к мосту Георга V. Дайте сигнал взрывать. Быстрее, быстрее, черт возьми! Боши уже на мосту.
Альбер Маршан наблюдал в бинокль за приближением трех пулеметных самоходок, застрявших среди беженцев. Немцы обстреляли дюжину солдат охраны моста. Они уже достигли его середины. Неожиданно послышалась серия взрывов, а затем гигантский грохот: один из пролетов северной части моста обрушился в воду, увлекая за собой всех, кто на нем находился. Было 15 часов 30 минут.
Когда дым рассеялся, Маршан, не отрывавшийся от бинокля, закричал:
– Боже мой! Они все-таки прошли. Теперь движутся к Сюлли.
В растерянности соскочил он с автомашины.
– Никого не пропускайте. Мост Жоффра сейчас будет взорван.
– Но, лейтенант, все эти люди не успеют его перейти.
– Вижу, старина. Но у меня нет выбора. Займите свои места и стреляйте без колебаний.
Шестнадцать солдат двинулись вперед, отталкивая пешеходов.
– Назад, назад. Мост сейчас взорвут.
Толпа, только что видевшая, как обрушился пролет Королевского моста, застыла; кое-кто передавал дальше полученный приказ отойти.
– Значит, тем более надо поспешить, – заорал какой-то громила, бросившись на строй солдат. Раздался выстрел: мужчина упал.
Люди были потрясены: французские солдаты стреляли в соотечественников. Но сзади толпа напирала все сильнее. Вскоре первые ряды оказались смяты. Сбив двух стариков, упавших на землю между солдатами и толпой, выскочила вперед небольшая автомашина. Раздавив одного из упавших, рванула дальше. Это явилось как бы сигналом, толпа пошла, хлопнули один, два, три выстрела, которые никого не задели. А потом солдаты растворились в людской массе.
Сразу же после взрыва Королевского моста Тавернье бросился разыскивать автомашину, везущую то, что было для него самым дорогим. На набережной Барентен ее уже не было. Работая локтями и кулаками, он выбрался на мост. Машина находилась там, двигаясь со скоростью никуда не торопящегося человека. Увидев его, Леа зашлась от радости.
– Слава Богу! Вот и вы! Я уж было подумала, что вы нас покинули.
Франсуа сменил Леа за рулем. Вполголоса он сказал ей:
– Мост сейчас взлетит.
– Ох!
– Тише, не стоит пугать людей. Попытаемся проскочить.
Рядом с машиной шагал солдат.
– Передайте людям, которые покажутся вам надежными, что мост сейчас взорвут. Пусть они попытаются предупредить панику.
Солдат посмотрел на него непонимающе. Его грязное и осунувшееся от усталости лицо отупело. Двигался он, как вол в упряжке. И вдруг взвизгнул, принявшись расталкивать тех, кто был впереди:
– Сейчас мост взорвут! Сейчас мост взорвут!
Толпа рванула вперед, словно ее подхлестнули. Какой-то десяток метров отделял ее от левого берега Луары.
Подобно зверью, чувствующему приближение землетрясения, беженцы, забыв о человеческом достоинстве, дрались между собой, отпихивали тех, кто слабее. Горе упавшему: он погибал затоптанным.
Прозвучало еще несколько взрывов. С оглушительным грохотом рухнул второй мост.
Прошло всего полчаса, как обрушился Королевский мост.
Стоя рядом с автомобилем, Леа и Франсуа созерцали катастрофу не в силах отвести взгляд от ужасающей картины. Сколько их было на мосту? Триста, пятьсот, восемьсот или больше? Где-то внизу, в ложе реки, барахтались немногие уцелевшие, пытаясь взобраться на груды камня, железа и тел. Взывали о помощи раненые, сорвавшиеся на опоры моста, а выше по течению, где было глубже, люди тонули. На капоте пылавшей автомашины дожаривалось тельце ребенка.
– Пойдемте отсюда, – сказал Франсуа Тавернье, подталкивая Леа к автомобилю.
Над руслом Луары поднимался черный дым.
Среди развалин машина выехала на авеню Кандаля. Из предместья Сен-Марсо французские пулеметы стреляли в сторону Пражской набережной и набережной Больших Августинцев. Около собора Нотр-Дам-дю-Валь Камилла попросила остановить автомобиль.
– Сейчас не время, – буркнула Леа.
– Прошу вас, иначе меня вырвет.
Франсуа Тавернье выключил двигатель. Спотыкаясь, молодая женщина отошла в сторону.
– Позвольте, я ей помогу, – выходя следом, сказала мадам Леменестрель.
– Спасибо, – Камилла вытерла рот грязным платком, который та ей протянула.
Поддерживая друг друга, они вернулись к машине. Камилла села.
– Мама, я хочу пи-пи, – произнес мальчик.
– Хорошо, мои дорогие. Только быстро.
Они отошли на несколько шагов. Девочка присела, а мальчик все никак не мог расстегнуть штанишки. Внезапно в десяти метрах от них со свистом упал снаряд. Сидевшие в машине видели, будто при замедленной киносъемке, как подбросило в воздух мать и двоих ребятишек, изрубленных осколками. Медленно, изящные даже в гибели, упали они в дорожную пыль.
С воплем отчаяния выскочила из машины пожилая женщина. Сначала кинулась она к дочери, потом к внучке, затем к самому дорогому ее сердцу существу – к внуку. Раскинув руки, металась она между ними.
Нагнувшись над телом мадам Леменестрель, Франсуа Тавернье приподнял ее голову. Он побледнел, почувствовав под пальцами смертельную рану. И в смерти сохранила она бесконечную прелесть. Поперек ее ног свернувшись калачиком, лежала дочка. Казалось, ребенок спал, а на ее розовом сатиновом платьице распускался красный цветок. Поодаль раскинулся мальчуган, его голову почти полностью отсекло осколком, из штанишек торчала крошечная пипка.
Двигаясь между ними, Камилла без конца повторяла:
– Это я виновата… это я виновата…
И забилась в истерике.
Леа схватила ее за плечи, встряхнула, попыталась заговорить и, наконец, отвесила пару пощечин, которые остановили крики.
– Нет здесь твоей вины, ты ни при чем. Пошли в машину.
– Садитесь, мадам, здесь нельзя оставаться, – обратился к бабушке Франсуа Тавернье.
– Поезжайте, месье. Я не могу оставить их здесь одних. Мне надо их похоронить.
– Это слишком опасно, вы и сами погибнете.
– Месье, это единственное, о чем я молю Бога. Забрав их у меня, Господь лишил меня всего.
– Я не могу вас бросить одну, мадам.
– Надо, надо, месье. Вспомните о двух молодых женщинах, едущих с вами, о ребенке, которого носит одна из них. Они нуждаются в вас. Я уже нет.
– Прошу вас, мадам.
– Не настаивайте.
Франсуа подошел к Леа и Камилле, которую поднял на руки. "Как пушинка", – подумал он. Мягко уложив ее на заднем сиденье, сел за руль.
– Вы едете? – обратился он к Леа, которая продолжала стоять, будучи не в состоянии оторвать взгляда от трех тел.
Не сбросив бомб, пронеслись самолеты.
В Сен-Марсо французские солдаты больше не стреляли. Ворвавшись в Орлеан через Бургундское предместье, немцы не встретили сопротивления. На Мотт-Санген они соорудили въезд на железнодорожный мост, который не был взорван. К четырем часам пополудни первые танки пересекли Луару по железнодорожным путям и присоединились к тем, которым удалось проскочить по мосту Георга V до его взрыва. Несмотря на мужественное сопротивление солдат в орлеанском депо, имевших для обороны моста всего лишь старую уложенную на кирпичи пушку, превосходящие их огневой мощью и численностью немцы вынудили их отступить к улице Дофин, оставив многочисленных убитых, и установили у въезда на мост три небольших орудия.
К пяти часам первые части врага вышли на площадь Круа-Сен-Марсо и на каждом перекрестке установили пулеметы. Несколько растерянных жителей, оставшихся в своих домах, вышли из подвалов и удивленно взирали на солдат-победителей, про которых им долгие месяцы долбили, что те голодают, голы и босы. Женщина неопределенного возраста не удержалась и подошла потрогать сукно на шинели молодого офицера, который вежливо с ней поздоровался: