…Могилев лежит, как горсть вареных груш на дне глиняной миски, в расселине у самой реки. Это катит свои воды в Черное море Днестр.
С противоположного берега смотрит сюда подслеповатыми окнами городок Атаки и пачкает румынское небо дымом из мокрых труб.
Проходя по главной улице к площади, атаман Лизогуб в одном из переулков, сбегавших к воде, увидел скорчившуюся фигуру. Человек следил за кем-то на другом берегу. Атаман подошел ближе. Сотник Тиша!
— Что вы тут делаете?
Тиша вздрогнул и поднял на атамана глаза, полные невыразимой тоски.
— Смотрю, пан атаман! Вот поглядите на тот берег. Баба высыпала за хату мусор. Из решета!
— Ну и что же?
— Смотрите, как спокойно. Должно быть, подметала хату, вынесла мусор на задворки и спокойно высыпала на снег. Она не боится за свою голову, за завтрашний день.
Атаман Лизогуб закусил кончик уса и взглянул, но не за реку, а направо. Там, точно кит с перебитым хребтом, лежал в воде ребристый мост, а в конце его, с румынской стороны, двигалась какая-то фигура, — наверно, часовой.
— Так вас заинтересовал мусор?
Тиша глубоко вздохнул:
— Пан атаман, скажите… Э, да что говорить.
— В чем дело?
— Вы будете смеяться. Но, по совести, вам не хочется завыть волком, так, чтобы излить все отчаяние обманутых нами людей? Ведь они голые, босые и живут только нашими обещаниями. И таких большинство. А мы им лжем, лишь бы удержать при себе. Ведь это правда. А там баба высыпала мусор, пошла к соседке. Вместе, должно быть, будут удивляться, чего это не поделили их соседи по ту сторону Днестра.
— С такими мыслями, пан сотник, вам надо было идти в монастырь, а не в армию.
— Нас не спрашивая, продают оптом, — продолжал Тиша, — кому угодно, даже этим… цыганам.
— Эти «цыгане» дают нам снаряды.
— Ненужные им или негодные. Половина не разрывается… Смотрите, смотрите, их офицер!
— Ну и что с того?
— Сытый, обутый… Нас румыны не пропустят на ту сторону?
— К ним никто и не собирается. А вы, пан сотник, как вижу, жалеете, что мост взорван.
Сотник Тиша вспыхнул было, но тут же погас. Он утратил уже свою волю, стал тряпкой в руках у пана атамана. Сперва это хотя бы мучило, но постепенно смирился.
— Пан атаман, скорбь о наших бедах — еще не дезертирство! — ответил, как бы оправдываясь.
— Как кому взглянется. Зайдите ко мне, потолкуем.
Повернулся и твердо зашагал дальше.
Однако Тиша уже знал: и походка, и спокойное выражение лица лишь для виду, а на самом деле атамана тоже грызет какая-то неотвязная мысль; только мысли у них далеко не одинаковы. Вот и сейчас, явившись по вызову, Тиша прочел в его лице растерянность и даже удивился, но через минуту атаман стоял перед ним точно закованный в панцирь.
— Сколько из вашего дивизиона сбежало тогда в Черном Острове?
— Казаков много, а еще больше старшин. Эти — в Польшу. Даже государственный инспектор.
Атаман надкусил конец сигареты и выплюнул под ноги.
— Это доказывает, что нам нужно как можно скорее пробираться на Полесье.
— Чтобы ближе было бежать в Польшу?
Атаман нахмурился, но тона не менял.
— Забьемся в глухие углы, а весной как снег на голову… Красным будет не до нас, а может, их к тому времени совсем прикончат деникинцы.
— А мы своих и без деникинцев потопим в болотах.
— Почему? У Шепетовки поляки будут и дальше соблюдать нейтралитет.
— Пока не перебежит остаток наших командиров. Извините меня, пан атаман, — робко улыбнулся Тиша. — Мы уже поумнели. Все это — такая же утопия, как признание Европой нашей независимости, как слепящие лучи, которыми приманивали неразумных. Такая же утопия, как переговоры с деникинцами, — они и на порог нас не пустили, — как сотни других выдумок, которыми заставляли тысячи доверчивых, немудрящих мужичков погибать, воюя и с поляками, и с белыми, и с красными. Ради чего? Чтобы в конце концов очутиться в каких-то болотах и потихоньку вымирать от тифа? Нет, пан атаман, наша песенка спета!
Атаман Лизогуб наморщил лоб, заложил руку за борт френча.
— С чьего голоса поете, пан сотник? Тур тоже мне что-то такое плел.
Тур — командир второго полка.
Тиша покраснел. Ему хотелось крикнуть: «Что ж, Тур, может, и прав. Каких только мерзавцев не тащили мы за собой, пока они не драпанули за рубеж. А ведь они нас направляли! Они нашими руками надеялись вернуть себе имения, из которых их выгнал народ. И правильно сделал!» Но что до того Лизогубу, когда он и сам таковский. Глядит, точно насквозь прошивает электрическим током. От этого взгляда у Тиши всегда слабела воля, и он только сказал: