-Проходи, проходи, Эфет-ханум, - девушка в малиновом кетени, поднялась, одернув платье. Быстро и ловко расстелила узорчатый сачак. Поставила угощение: блюдца с набатом, кишмишем, халвой, блюдо с ароматными ломтиками дыни.
-Какой дождь, ужас! – Гостья опустилась на кошму и, поддерживая ребенка за ручки, поставила его на ножки. Карапуз засеменил. Темные глазенки сияли. Он залепетал что-то, выворачиваясь из рук матери.
-Какой большой уже! – Удивленно воскликнула Нартач (хозяйка юрты), и, поджав ноги, села против гостьи. – Сколько ему уже?
Гостья не ответила. Отвернувшись, украдкой смахнула слезинку, спазмы свели горло, и впору было завыть от звериной тоски и боли. Этот ребенок был для нее постоянным напоминанием того страшного, что пережила она, того, что исковеркало, изувечило ее жизнь, ее судьбу.
Ее – дочь хакима – похитили контрабандисты, похитили ночью из сада родительского дома. Два долгих месяца держали в пещере, и, мстя за судьбу казненных товарищей, сделали гордую красавицу игрушкой, забавой для всей шайки. А после, насытившись, продали ее одноухому контрабандисту за двадцать туманов. Одноухий-то и переправил ее сюда, в прикопетдагскую степь, где стояла его кибитка, рядом с юртами Назара-ага, известного на весь Ахал колодезного мастера...
Одноухий Исмаил или, как его звали: Исмаил-курт, хотел было перепродать пленницу - через Тахта-Базар и Кушку - в Афганистан. Но в ожидании сделки не удержался, соблазнившись красотой, сделал нежную ханум своей наложницей, рабыней, то камчой, то палкой приучая к покорности.
Нартач – единственная внучка Назара-ага, привязалась к Эфет-ханум (почти ровесницы). Помогала вести хозяйство, нянчилась с ребенком и часами слушала рассказы ханум о родине – Персии.
Отпустив сына, но не спуская с него темных, миндалевидных глаз, опушенных густыми, пушистыми, черными до синевы ресницами, Эфет сказала с вздохом:
-А знаешь, девушка, сегодня мой день рождения...
-Что ты говоришь! – всплеснула руками Нартач. Вскочила, обняла подругу, горячо расцеловала ее прохладные щеки, по которым скользили быстрые слезинки.
-Да, да, - шептала персиянка, прижимая к себе девушку, - восемнадцать лет живу на этом свете – будь он трижды проклят...
Голос ее дрогнул, и крупные слезы посыпались градом.
-Ай, джаным! – испугалась Нартач, прижимаясь к ней. – Не надо, не плачь. У тебя сегодня должно быть светло на душе и на сердце...
Громкий звон заставил обеих оглянуться – сын Эфет-ханум, быстро перебирая ручками и ножками, обползал уже всю юрту, и, зазевавшись столкнулся с большим медным, начищенным до нестерпимого блеска, казаном. Авария не испугала малыша. Не издав ни единого звука, погрозив своему отражению, он продолжил путешествие. Мать и хозяйка рассмеялись.
-В этот день, - вздохнула Эфет-ханум, - в нашем доме собирались гости со всего города. Были даже иностранцы – инглизы и немцы. В доме и в саду накрывали столы для гостей, а во дворе – для слуг и простых людей. Отец всегда был добр и щедр ко мне... – Эфет-ханум снова заплакала, но продолжала, глотая слезы. – Меня даже сватали за сына министра... Должна была быть помолвка... Мы с мамой собирались... – она вздрогнула – снаружи залаяла собака. К ней присоединилась вторая, потом третья. Но лаяли без злобы – приветливо.
-Дедушка пришел! – Воскликнула Нартач и выскочила из юрты.
Эфет-ханум подхватила ребенка на руки и поспешила следом...
* 3 *
В юрту, освещенную слабым светом лампы, вошли трое: невысокий старик в халате и тельпеке, с суковатой палкой в руках, среднего роста мужчина тоже в халате и тельпеке, сдвинутом на левое ухо и женщина, закутанная в какое-то тряпье.
-Салам, дедушка, - Нартач, вошедшая после них, обняла старика.
Старый Назар поцеловал ее в лоб, погладил морщинистой рукой гладкие, чуть влажные волосы, заплетенные в длинную косу до пояса. С кряхтением опустился на кошму – стягивать высокие английские ботинки. Выменял их еще в гражданскую, у Сапара-арчина. Тот служил у англичан, по мере сил растаскивая содержимое громадных пакгаузов. Тащил все: продукты, одежду, обувь, и половина волости с его легкой руки щеголяла в английских сапогах и ботинках, в половине аулов ели американскую тушенку и масло, пили цейлонский чай с кубинским и индийским сахаром, пекли лепешки из американской и канадской муки. Неплохо жил Сапар при англичанах, неплохо устроился и при Советах – директор продснаббазы в Ашхабаде, снабжает высокое начальство и закрытые распределители.