Разумеется, Джейн читала и романы – как «мужские», среди которых были книги Голдсмита, Филдинга, Стерна, Вальтера Скотта, Ричардсона и «Страдания юного Вертера» Гете, так и женские романы англичанки Фанни Берни, ирландки, пропагандистки идей французского Просвещения Марии Эджуорт, основоположницы готического романа Анны Радклиф. Позже, рассказывая Кассандре об одной своей знакомой, Джейн напишет: «Мне понравились в ней две вещи, а именно: она обожает „Камиллу“ (роман Фанни Берни. – Е. П.) и пьет чай без сливок».
Семейное древо Джейн Остин
Один из братьев Джейн, Генри, был женат на Элизе де Фейид, вдове французского дворянина, сложившего голову на гильотине во времена Великой французской революции. Элиза познакомила Джейн с французскими философами: Ларошфуко, Монтенем и Лабрюйером. Это влияние трудно переоценить – старший современник Джейн, лорд Честерфильд, писал своему сыну, которого готовил к карьере дипломата при дворах европейских монархов: «Я хочу, чтобы сейчас, когда ты вступаешь в свет, ты прочел две книги, которые раскроют тебе характеры людей настолько, насколько это вообще могут сделать книги. Я имею в виду „Нравственные размышления“ господина де Ларошфуко и „Характеры“ Лабрюйера».
Кроме того, Элиза была режиссером большинства домашних спектаклей, которые очень любили в семействе Остинов. Кстати, в одном из этих спектаклей легкомысленная Лидия, которую, по всей видимости, играла Кассандра, в ожидании прихода матери рассовывала по укромным уголкам своей комнаты любовные романы и вытаскивала на поверхность «Поучения миссис Шапон», «Проповеди Фордайса» и «Письма лорда Честерфильда».
Вот еще несколько образчиков язвительности и проницательности Джейн Остин из ее писем к Кассандре; на этот раз речь пойдет о живых знакомых. В этих отрывках можно не только угадать будущего автора «Гордости и предубеждения», но и понять, что Джейн пришлось изрядно затупить свое перо для того, чтобы перейти от сатирических зарисовок к любовным историям.
«У одиноких женщин наблюдается жуткая тяга к бедности, что и служит одним из веских доводов в пользу брака».
«Миссис Чемберлейн я уважаю за то, что она красиво причесывается, но более нежных чувств она у меня не вызывает. Миссис Ленгли похожа на любую другую девочку-толстушку с плоским носом и большим ртом, в модном платье и с обнаженной грудью. Адмирал Стэнхоуп вполне сойдет за джентльмена, только ноги слишком коротки, а фалды слишком длинны».
«Элиза видела д-ра Крейвена в Бартоне, а теперь еще наверно и в Кенбери, где его ждали на денек на этой неделе. Она нашла, что манеры у него очень приятные. Такой пустячок, что у него есть любовница и что сейчас она живет у него в Эшдаун-Парке, видимо, единственное, что в нем есть неприятного».
Видно, что Джейн, во-первых, занимается наблюдениями весьма профессионально, с полным знанием дела, а во-вторых, это доставляет ей огромное удовольствие.
Откуда у провинциальной барышни страсть к изучению человеческих характеров?
Можно предположить, что здесь на Джейн Остин оказали влияние по меньшей мере два источника. Во-первых, это философия Юма, о которой ей рассказывал отец. В «Трактате о человеческой природе» (1740) Юм развил учение о чувственном опыте (источнике знаний) как потоке «впечатлений», причины которых непостижимы. Конечно, едва ли философ предполагал, что его разработки будут применены в светских гостиных между танцами и чаем, но у Джейн Остин хватило на это дерзости, благослови ее Бог!
Во-вторых, это, разумеется, «Характеры или нравы нынешнего века» Лабрюйера и «Максимы» Ларошфуко, с которыми Джейн познакомила Элиза де Фейид.
Но для чего знание людей нужно провинциальным барышням? Может быть, это их способ пустить в дело ту самую quickness – сообразительность, которой наделила их природа? Может, они практикуются, чтобы впоследствии «полновластно управлять супругом», как матушка Татьяны Лариной? Или, может быть, это способ почувствовать себя человеком, самостоятельной личностью, а не товаром на брачном рынке?
Мы уже знаем, что женщины-дворянки были отлучены практически от всех интересных занятий. Они не могли сделать ничего серьезного. И тогда те из них, кто бессознательно претендовал на нечто большее, схватились за единственное, что им было доступно. Они не могли ничего создать, они могли только наблюдать. Но и здесь их возможности были ограничены. Будь они учеными-естествоиспытателями – они наблюдали бы за процессами, происходящими в природе, будь историками – наблюдали бы за развитием общества, будь культурологами – за развитием и закономерностями культуры. Будь им доступны профессии этнографа или антрополога, они наблюдали бы за другими народами, пытаясь понять законы их мышления и социума. Но у них был один-единственный объект для наблюдений – общество в гостиной, а как нам известно из романа «Гордость и предубеждение», «здесь вы постоянно общаетесь с довольно ограниченным и неизменным кругом лиц». Представьте себе Чарльза Дарвина или Эйнштейна, который оказался бы связан подобными ограничениями, и перестаньте задавать вопрос о том, почему у женщин так мало достижений. Не меньше, чем было у древних греков, отказавшихся от эмпирических исследований – потрясающие произведения искусства, несколько довольно путанных теорий и очень мало практических результатов.