Выбрать главу

Но вот через несколько дней батальон сменил другой полк, а преображенцы отправились к себе в казармы.

В тот же день картина совершенно изменилась. В казармы явились агитаторы, и к вечеру все офицеры были арестованы, подверглись всевозможным издевательствам и, как потом мне рассказывали, к ним в комнату ворвались окончательно распропагандированные, обезумевшие и вооруженные до зубов их же солдаты, обезоружили офицеров, хватали их и тащили для немедленной расправы во двор казарм.

Кто?то догадался крикнуть: "Товарищи, тащите их в Думу - там разберут".

Этот призыв спас несчастных. Всех офицеров, как они были, без шинелей, без фуражек, гурьбой, по морозу и снегу, гнали в Думу. Их втащили в Екатерининский зал. Возбуждение росло с каждой минутой. Уже раздавались крики: "Бей изменников, бей предателей".

Случайно увидев эту картину, я понял, что спасти положение может только Михаил Владимирович. Я бросился к нему.

Через несколько минут в зале появилась могучая фигура Председателя Г. Думы.

Воцарилась тишина. Громовым голосом он приказал немедленно освободить офицеров и вернуть им оружие, а затем, обратившись к солдатам, громил их и в конце концов выгнал обратно в казармы. В полном порядке солдаты, молча, покинули помещение Думы. После этого случая в батальоне надолго воцарился относительный порядок.

Офицеры со слезами на глазах благодарили Михаила Владимировича за спасение и просили разрешения на эту ночь остаться в Думе. Они говорили, что только за спиной ее Председателя они чувствуют себя вне опасности.

Не одну тысячу жизней спас Михаил Владимирович, за то и отблагодарили они его впоследствии, забыв, как в свое время целовали ему руки.

Громадный кабинет Председателя Г. Думы был переполнен и ночь и день людьми, искавшими спасения. В большинстве случаев это были видные военные и сановники, бросившие все и бежавшие от опасности, которая им и не угрожала. Здесь они чувствовали себя как за каменной стеной.

Помню, как сейчас, видную фигуру начальника военно?автомобильной части генерала Секретева. Этот почтенный генерал, пользовавшийся в свое время, благодаря Распутину, большим влиянием, где только мог, всегда старался выказать свое прене?брежение Председателю Г. Думы. Теперь он сюда прибыл одним из первых и с разрешения Михаила Владимировича без зазрения совести расположился в его кабинете, как у себя дома.

Как?то увидев меня, он обратился со следующими словами:

"Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с секретарем Председателя Думы?" Я поклонился.

"Не откажите в любезности доложить его превосходительству, что я умоляю его дать мне возможность работать на общее святое дело, хотя бы в роли писца. Я ведь канцелярию хорошо знаю."

5

Гадко вспомнить. Я посоветовал генералу лучше вернуться в свою часть, где наверное он гораздо нужнее и полезнее, чем в Думе.

Мы расстались, а генерал вновь вернулся в "свой" кабинет.

В эти первые дни, вообще, не было отбоя от предложений своих услуг со стороны людей, занимавших видное положение до переворота, а в Думу шли работать все, начиная с рабочих и кончая сановниками.

Помню, по телефону из дворца великого князя Константина Константиновича ко мне обратились два его сына и просили передать Пред?седателю Г. Думы, что они не могут в такое время ничего не делать и предлагали себя в распоряжение его превосходительства.

Я доложил об этом Михаилу Владимировичу, который приказал благодарить молодых князей, но вместе с тем убедительно просить их сидеть во дворце и никуда не выходить.

Помню последний доклад Михаила Владимировича Государю. Тучи на политическом горизонте сгущались все более и более. Какая?то невидимая рука старательно разрушала все, что с таким неимоверным трудом созидалось немногими благомыслящими людьми, стоявшими на страже интересов государства. Положение становилось невыносимым.

Михаил Владимирович решил снова ехать к Государю и еще раз попытаться открыть ему весь ужас создавшегося положения. Аудиенция была получена, и Михаил Владимирович уехал.

По обыкновению я выехал на вокзал встретить его по возвращении из Царского Села. Подошел поезд. Из вагона в придворном мундире вышел Михаил Владимирович.

По его лицу и фигуре я без слов понял, что мало хорошего он привез с собой.

Проходя молча по перрону, мы встретили начальника станции, который низко поклонился. "Здравствуйте", - любезно ответил Михаил Владимирович, а затем, обратившись ко мне, заметил:

"Вот человек и не подозревает, что видит меня в этом наряде последний раз." Мы сели в автомобиль. На мой вопрос, что означают его по?следние слова, Михаил Владимирович мне ответил:

"Я сегодня сказал Государю, что я у него в последний раз и больше его никогда не увижу. Я убежден, что это действительно так, я это ясно чувствую." Разговор умолк. Михаил Владимирович задумался. Через несколько минут он вновь взволнованно заговорил:

"Вы подумайте только, что делается. Я лишен возможности сделать секрет из моего посещения Государя, а что же получается. Сегодня, прибыв во дворец, я узнал, что передо мной Государем был принят Протопопов. Совершенно ясно - это было стремление в соответствующем духе подготовить Государя к моему докладу, и это я почувствовал с первых же произнесенных мною слов. Быть может мне все же горячей речью, неопровержимыми доводами и удалось хоть немного поколебать Государя и заставить его задуматься над тем бедствием, которое неминуемо грозит престолу и государству, но что же далее... при выходе я столкнулся с Щегловитовым. Это уже тяжелая артиллерия, и я убежден, что после выступления "этого орудия" от моего доклада в голове Государя ничего не осталось. Я ломлюсь в открытую дверь и ясно вижу, что спасения нет и быть не может." Михаил Владимирович был прав: это было его последнее свидание с Государем.

С 27 февраля, день за днем, с утра и до вечера, к Думе являлись всевозможные делегации, приходили непрерывной вереницей полки в полном составе, рабочие всех заводов и фабрик, учащиеся и т.д. В толпе царило радостное и восторженное настроение, всюду сохранялся порядок. У всех на устах было имя М.В.Родзянко, к которому шли и шли без конца. По много раз приходилось Михаилу Владимировичу выходить к толпе и объяснять народу создавшееся положение. Михаил Владимирович выбивался из сил.

Свивший себе тут же в Думе прочное гнездо совет рабочих депутатов первое время держался как?то в стороне. Появились и из их лагеря ораторы, речи которых сначала лились в унисон с тем, что говорилось от имени Думы. Однако скоро картина резко изменилась. Тон представителей этой организации стал менять свою окраску. Уже чувствовались демагогия и пораженчество. Последнее обстоятельство сильно беспокоило Михаила Владимировича, который не мог один бороться с этими явлениями. Ряды членов Г. Думы, разделявших первое время непосильный одному человеку труд, стали редеть. Наконец настало время, когда уже окончательно изнемогавший Михаил Владимирович не мог найти себе заместителя. Часто он рассылал во все концы гонцов за поисками членов Г. Думы, которых найти, однако, не удавалось. Совет рабочих депутатов блестяще воспользовался создавшимся положением и быстро, очень талантливо наладил дело пропаганды. И вот народ, стремившийся узнать правду и желавший понять происходящее, шел за разъяснениями в Думу, а здесь его встречали не депутаты, и народ получал "соответствующие" разъяснения и инструкции, приведшие его в результате к 25 октября.

Использовав до конца Г. Думу, совет рабочих депутатов с легкой душой переехал в полном составе в Смольный институт, где и продолжал свою разрушительную работу.

Пять суток не выходил Михаил Владимирович из Думы. С большим трудом его удалось уговорить поехать домой отдохнуть. Но едва он добрался до своей квартиры, как снова явились делегаты и умоляли Михаила Владимировича приехать немедленно в Думу, где его появления ждет громадная толпа.