— А что? — родитель сидел и пожирал глазами толстую газету “Коммерсантъ”. — Чувство неловкости пусть возникает у бездельника. Я круглые сутки работаю. А ты?
— Ты работаешь на работе. А дома?
— Налоги сводят к нулю любую работу, — вздохнул Ларичев. — При таких налогах надо работать сорок восемь часов в сутки, а потом идти и бросать бомбу в налоговую полицию.
Сковорода у Ларичевой яростно затрещала и стала плеваться дымом. И в тот же момент в детской раздался рев и грохот. Ларичева выключила сковороду и побежала в детскую. Как оказалось, дети разодрали надвое громадный черный том Брэма с золотыми буквами на переплете.
— Его купили на последние деньги! — воскликнула Ларичева. — Для вас же! А вы!
— Оставь их в покое! — крикнул издали их отец, не расставаясь с “Коммерсантомъ”. — Дети должны расти, как сорная трава. Придет время — сами решат, нужен им Брэм или нет.
— Ну, ты с ума сошел. Теперь что, пусть все бьют, что ли?
Дети прислушались и поняли, что посеяли раздор. Они тут же помирились, а Ларичева оказалась не в своей тарелке. Она всегда смело бросалась разбираться, но получалось, что ее провоцируют. Однажды она увидела ватную пыль по углам, схватила тряпку и полезла под стол. Тем временем любознательные дети взяли и укололи ее старой спицей. Она закричала, дети засмеялись. “Да вы зачем?! — У тебя одно место круглое, как шар. Хотели проверить — не сдуется?”
— Как-то ты странно участвуешь в воспитательном процессе, — сказала она, переворачивая блин.
— Лучше так, как я, чем так, как ты.
Он наскоро съел тарелку блинов со сметаной и ушел проверять, как идет монтаж издательской системы.
Ларичева стала кормить детей и мыть посуду. Она привыкла, что муж приходит домой только затем, чтобы уйти. Что там, за пределами ее понимания, есть бурная деятельность, связанная с компьютерами. Хотелось бы, конечно, поинтересоваться зарплатой, но в принципе, когда у него что есть, он и так принесет. А начни раскачивать — только рассердишь. Да, Ларичева мечтала о тех временах, когда у нее будет пачка денег в столике под трельяжем. Чтобы брать и считать. На костюм. На еду. На садик. Да мало ли… Соратница по борьбе? Ну и что, пусть живет соратница. Был бы дома человеком. А он и так терпим и мягок дальше некуда, грех жаловаться. Все это ерунда. Надо садиться работать, настучать Радиолову новый материал. Пусть не так, как он понимает. Пусть пока хотя бы так, как понимает автор. А то начнешь себя ломать, чтобы понравиться, и конец, тебя подстригли. Сама не поймешь, где ты, где Радиолов.
Ларичева хотела, чтобы Радиолов ходил к ним на кружок, и чтоб они спорили на равных. Но как-то так получалось, что Радиолов Ларичеву учил, а сам учиться не хотел, видимо, так уж возвысился, что учеба ему ни к чему…
— Ма! Это кто?
Дочка показывала на старую фотографию. Кажется, опять весь альбом разорили.
— Это моя мама, твоя бабушка.
— Такая молодая! Сколько лет?
— Она тут в десятом классе.
— Хорошенькая, — оценила дочь. — У нее были наряды?
— Погоди, я не помню. Нет, были, конечно, платья. Сейчас, сейчас, у меня где-то есть одна штука…
Вывалив на пол из шкафа большую пачку старья, Ларичева нарыла какие-то пожелтевшие бумаги. Среди них — картонная куколка.
— У всех девочек рано или поздно появляются большие куклы в нарядных платьях. У меня тоже была. Я ведь плохо видела, поэтому очки прописали. Мама с папой прятали от меня книги, чтоб я не портила себе и без того слабые глаза. Но когда не дают, всегда надо. Так вот, я искала спрятанное и находила, даже в коробке под кроватью, даже на самом верху шкафа. А куклу для отвлечения от книжек мне привезли из области, а сами мы жили мы тогда в районном центре. Кукла Рыжая была. Атласные рыжие волосы, простроченные посредине, где пробор, блестящие, но их нельзя было расчесывать расческой — они бы оторвались сразу. Туловище тряпичное, только концы ручек-ножек глиняные. Так что я больше смотрела на куклу, чем играла. Купать нельзя, заплетать нельзя. Платье снималось, зеленоватое, с кружевами, даже штанишки были с кружевами, да, и тапочки снимались, и носочки.
Нет, самые для меня лучшие куклы были нарисованные. Сначала это были всякие принцессы из картона… Три мушкетера, шевалье д’Артманталь — такие куколки из книг, неправдоподобные, с глазками и губками, в огромных бумажных юбках. А потом я просила всех нарисовать мне “жизненную куколку”, как в журнале мод. И мама мне рисовала. Они быстро рвались и я хотела новых.
Вот тебе и куколка из журнала 60-х годов. Она такая же черненькая, как моя мама. Платья вот — одно черное с белым воротником, другое золотистое, из обоев, это, похоже — как раньше были тафта или парча.