— Вроде как.
Слухи о скором увольнении нынешнего управляющего ходили давно, пожалуй, если не с первого дня нашего тут пребывания, то со второго точно. А потому я не особо верил.
— Не, теперь точнёхонько. Сення должен новый приехать. Управляющий. И чего от него ждать, так не понятно.
Ничего хорошего.
Странно это было. В прошлой жизни мне не случалось работать, чтоб на нормальной работе или там заводе. А теперь то ли карма настигла, то ли собственная дурь. Вот и киваю. Икаю и подбираю крошки хлеба. Жрать хочется дико. Жрать вообще хочется почти всегда. Расту, чтоб вас.
И так, стремительно.
То ли тело, наконец, избавившись от проклятья, переборов болезнь, вдруг решило себя укрепить. То ли просто возраст такой, но за прошедшие пару месяцев я вдруг как-то совсем уж неправдоподобно вытянулся, сделавшись и выше Метельки, и шире его в плечах.
И Тени подросли.
— Сидите, — Филимон отыскал нас и в этом тёмном углу. — Там это, новый управляющий прибыл.
— И?
— Такой весь из себя, мордатый… на Прокофьева материться. И на мастеров. И на Митрича тоже. Выгонит, как пить дать.
— И кого возьмёт?
— А кто его знает. Важный. Харя — во, — Филимон развёл руки. — И в костюмчике белом.
Это он зря. Фабрика у нас, пусть и не совсем грязная, но производство — оно производство и есть. Вон, пыль в воздухе до сих пор кружится.
— А при нём ещё четверо. Один писарчук, ещё вроде как барин, молодший, из Ярославля приехал.
— Сам? — а вот это интересно. Я мысленно дотянулся до Тьмы.
И та откликнулась, поспешно заглатывая отловленную где-то в сплетениях труб тварь.
— Ага, — Филимон протянул руку и стащил полупрозрачный ломтик сала, который спешно засунул за щёку. — А… хорошее. Где брали? Старуха делала?
— Грабки попридержи… так выходит, что он теперь не просто так барчук, а наследничек? Или этот не старший?
Я вцепился зубами в горбушку.
И прикрыл глаза.
В первые дни тени не отходили далеко, явно не желая оставлять меня без присмотра, но постепенно освоились, а там и увлеклись охотою. Благо мелких тварей на фабрике обретало приличное количество.
Раньше.
— … воняет, — я услышал раздражённый нервный голос. И увидел лицо человека, прижимавшего к носу платок.
Их и вправду четверо.
А встречать вышла целая делегация. Оно и понятно. Это для Филимона Митрич начальство и авторитет, а вот в общерабочей иерархии место его где-то ближе к основанию пирамиды.
На вершине держится Прокофьев.
Про него Мишка рассказывал, что весьма толковый человек. Мишка его, собственно, на это место и посадил. Фабрика-то Воротынцевская. Одна из многих. Только эта из числа недавно купленных, а потому и стоит наособицу, и попасть сюда проще. В старые-то чужаков не возьмут. Там и платят хорошо, и условия такие, что по нынешним временам почти люкс, а значит, реально желающих поработать хватает.
— … признаюсь, разочарован.
Мишкиного родственничка я сразу узнал. Не по сходству с Мишкой, конечно, но потому как печатали его фотографию в газетах.
И с похорон.
И с награждения. Награждали, конечно, не его и даже не его папеньку, но старика Воротынцева и посмертно. А поелику покойник сам за наградой явиться не способный, то и передали оную в руки любящей родни.
На фотографиях Клим Воротынцев был мордат и серьёзен. В жизни, впрочем, отличался не сильно.
Разве что мордатости чуть больше.
И взгляд этот надменный снимки не передали. Стоит чуть в стороночке, с тросточкою в руке и взирает на происходящее пренедоуменно, будто до сих пор не осознал, что произошло.
Всё он осознал.
Или, точнее, папенька его. Вон, и место старика в Думе занял, а никто-то и не воспротивился. Как воспротивишься, когда Государь-батюшка заявил, что подвиг отца проложил дорогу детям?
Все и согласились.
И ни одна падла не задумалась, что детьми они не являются. Родня? Родня. Государь желает видеть Воротынцевых в Думе? Пускай себе.
Пару статей выпустили, в которых народу живописали, какой наследник у Воротынцевых замечательный. И послужить он успел. И медалек за службу получил. И в Дворянском собрании местечковом отмечен был за мудрость великую… в общем, такой клад только закопать.
Этим и займусь, но чутка попозже.