2.
Когда я служил в армии (было это давно, в Белоруссии), в первый же день мне доходчиво объяснили, как запомнить цвета габаритных огней самолета: на каком крыле красный фонарь, а на каком — зеленый. Поначалу все путают. Прапорщик Пархомович, добрая душа, взялся мне помочь:
— Меня тоже так учили. — сказал он. — Сразу запомнишь!
И громко, по слогам произнес то же самое слово, что и девушка на перроне.
Потом добавил:
— Правый — Зеленый. Понял?
Я запомнил навсегда, при этом у меня не было ощущения, что я выпачкался в грязи. В армии сквернословие — вещь обыденная. Для младших офицеров и прапорщиков, которые составляли круг моего общения, эти слова были такими же ходовыми, как «хорошо», «плохо», «иди», «принеси», «давай»… Они лаконично выражали понятия и эмоции людей, на плечи которых взвалена неблагодарная, грязная и тяжелая работа, да еще ощущение подневольности, которым так или иначе придавливает военная служба, как к ней ни относись. Они оставались грязными, эти слова, но в той грязи, среди которой звучали, были вполне на своем месте. А порой виртуозное владение ими вызывало прямо-таки восхищение.
Вот разговор двух прапорщиков возле большой лужи — дискуссия по поводу ее глубины и проходимости. Использованы всего два слова (предлог и частицы не считаю): цензурное «вода» (1 раз) и нецензурное, назовем его «слово икс», (3 раза ):
— До … воды!
— Ни … не до …!
(Вряд ли хоть кто-нибудь не понял, но для выпускниц Института Благородных Девиц поясню: замаскированное, это слово звучит, как «фиг».)
Согласитесь, виртуозная лаконичность! Ничего лишнего! А если бы Вы видели лица говорящих, украшенные признаками глубокого похмелья, то вспомнили бы Гоголя, самое начало «Мертвых душ». Вам стало бы смешно и немного грустно, но грязно, мерзко или оскорбительно — ни в коем случае!
Я отнюдь не жалею, что служил в армии, это совершенно бесценный жизненный опыт. Многих людей, с которыми мне довелось вместе работать и отдыхать, пить слитый с самолета отработанный спирт и беседовать «за жизнь», я с удовольствием вспоминаю. Этому не мешает то обстоятельство, что все они говорили на языке, уснащенном, усыпанном, пропитанном матом. У меня нет ни обиды на них, ни брезгливости, потому что я понимаю — в той жизни, которой живут эти люди, грязные слова, как царапины и мозоли на рабочих руках, неизбежны.
При этом самое грязное и пошлое, что я в своей жизни слышал, я слышал тоже в армии, и в этой гадости не было ни единого нецензурного слова. По отдельности каждое слово из этой фразы ничего плохого не значит. Всю фразу можно было бы спокойно написать прямо здесь без всяких точек и маскировок. Но у меня просто рука не подымется. Эта фраза сидит во мне занозой, я до сих пор не могу забыть омерзения, которое почувствовал, когда понял ее смысл. Рад бы забыть, но, к сожалению, это невозможно.
3.
Еще одна территория нецензурщины, своеобразный заповедник грязных слов — стройка. Там я побывал еще до армии. Если сравнивать, армия проиграет, и это объяснимо: армия — это Устав, режим, единоначалие, строевая подготовка, в общем, какое-то подобие порядка. Стройка же — беспорядок априори. Плохим словам здесь раздолье, как сорнякам на пустыре.
Мой строительный опыт ограничен месяцем, который должны были отрабатывать молодые специалисты, пришедшие после института на завод (были когда-то такие разнарядки). Благодаря этому месяцу мои представления о «великом и могучем» русском языке значительно обогатились. Мужики-строители ничем особенным не удивляли. Но женщины — это фантастика! Вернее, не женщины, а их язык. Сами они с виду обычные тетки: румяные, крепкие, как на подбор, уверенные в себе; худых, бледных и застенчивых не встречал. Все чистоплотные и уютные, несмотря на грязную работу (я был подсобником у штукатурщиц и малярш). Язык же их просто завораживал! Я был поражен, когда услышал, как ласково звучат самые скверные слова, измененные с помощью суффиксов «-юшк» и «-еньк». Первоначальный оскорбительный и скабрезный смысл теряется совершенно. В таком виде ими можно приголубить, утешить, даже попричитать. Но если надо было дать отпор зарвавшемуся мужику, те же самые слова превращались в разящее оружие. Суффиксы — волшебное средство, они меняют не только окраску слов, но самую их суть. Помню одну из перебранок. Она и так шла в одни ворота (силы были явно не равны), а закончилась чистой победой тети Кати: блистательной версией того самого слова, с которого я начал очерк, но с суффиксом «-юк». Оно словно гвоздь в крышку гроба вогнало. Мужик только руками развел, признавая поражение. Пробуйте сами: вложите максимум презрения и ударьте наотмашь. Вот тогда поймете, какой силой может быть слово!