4.
Пишу об армии и стройке и ловлю себя на мысли, что невольно как бы оправдываю грязные слова. Нет, совсем нет! Мне хочется понять, почему они живут и процветают, несмотря на то, что считаются изгоями среди приличных слов. Что придает им такую живучесть и силу? И почему именно эти слова люди выделили в особую группу: они неприкасаемые и в то же время такие притягательные!
Наверное, ученые-лингвисты могут отследить их корни, проанализировать фонетику и морфологию, развитие этой ветви «культуры» во времени. Я же для себя отметил вот что: все грязные слова так или иначе связаны с плотской, «грешной» любовью, за которую первые мужчина и женщина были изгнаны из Эдема; с практикой любви, с ее физиологией, с теми органами и местами человеческого тела, которые участвуют в процессе совокупления (не забудем, что те же органы и места отвечают за естественные отправления). Слова эти изначально насквозь греховны, в каком бы контексте ни произносились. Они, как змий, всегда как бы искушают нас. А мы либо противостоим искушению, либо уступаем и грешим.
До сих пор чувствую вину перед сыном за то, что повел его в возрасте десяти лет на футбол. До того я сам смотрел его только по телевизору и не был готов, к тому, что мы увидели, а главное — услышали. Сейчас сын уже взрослый, вряд ли его удивишь каким бы то ни было ругательством, но тогда, на стадионе, я был готов провалиться сквозь землю. Помню, сын сидел оглушенный, будто придавленный, а я пытался шутить и объяснял: так принято, не обращай внимания… Но как было не обращать?!
Помню, играли «Локомотив» и «Динамо». Над стадионом, как сизый дым, висел мат, топор можно было вешать. Вряд ли орали и ругались все, но у меня осталось ощущение, что только мы с сыном сидели молча. Через ряд от нас стоял упитанный мужчина средних лет, в дорогом черном костюме, при галстуке, и, надрываясь, кричал в адрес вратаря «Локомотива» Сергея Овчинникова то, что никогда бы не посмел сказать ему в лицо, потому что Овчинников скорее всего убил бы его: не за себя, так за свою мать. И таких было — полстадиона. Слева от нас большая группа ублюдков в сине-белых шарфах пела песню, в которой были практически одни ругательства. Я впервые слышал, как слова, обозначающие интимные места поют хором. Здесь грязные слова стали еще и искусством! Они могли быть здесь чем угодно, это было их царство в еще большей степени, чем армия или стройка.
Я понимал, что сделал глупость. Одно дело — увидеть похабное слово на заборе и сказать ребенку: это плохо, такое писать нельзя, да и вообще, писать на заборах не стоит. И совсем другое — дать ему увидеть и услышать, как тысячи людей во весь голос, без всякого стеснения орут то, что даже шепотом произносить нельзя. Значит, все-таки можно?
…А погода была чудесная! А стадион такой красивый! Так и осталось у меня в глазах — синее небо, ярко-зеленая трава, а в ушах — омерзительная ругань тысячами грязных ртов.
Со второго тайма мы ушли, и больше на футбол я не ходил. Честно говоря, и по телевизору с тех пор не очень-то его смотрю. Когда понимаешь, для кого стараются футболисты, явление, называемое «футболом» опускается на другой уровень восприятия.
5.
Около прилавка, где продают хлеб, два молодых человека в очереди за мной обмениваются репликами:
— Серега, посмотри, черный есть?
— Вон, не видишь, что ли?!
— … … … ! — что означает «отлично!» (Тоже три слога, начинается с приставки «за-» , заканчивается возвратной частицей «-сь», ударение на последний слог. Скромненько и со вкусом. )
. . .
Уличная сценка в городе Самара. Лето, жара. Пожилая женщина продает мороженое. Небольшая очередь, отдельно от нее — замызганный алкаш, он что-то просит у продавщицы. Она долго не обращает на него внимания, потом не выдерживает и оборачивается: