— Я не учился самостоятельно. Моуди устроил меня на заочное обучение по Руническому парсельтангу у американского профессора, с которым он познакомился, когда работал в Министерстве. Мне нужно было как-то защитить эти пергаменты и скрыть прочитанную вами информацию от легиллимента. Это не панацея, — предупредил я их. — Эти чары просто шифруют информацию. Решительно настроенный и опытный легиллимент вполне способен расшифровать ее, но это займет у него месяц или два. Я не хочу, чтобы с вами случилось то же, что и со мной, поэтому я попросил помощи у доктора Лидса.
— Как, у того самого Джозефа Лидса? — спросила Гермиона, зеленея.
— Да. Блестящий, но строгий педагог. Снейп по сравнению с Лидсом кроткая овечка.
— Он преподает Темные Искусства, — запротестовала Гермиона.
— Он археолог и ученый, а не мастер Темных Искусств, — возразил я.
Невилл положил руку на плечо Гермионы.
— Моя двоюродная бабушка рассказывала мне, что в других странах не так строго относятся к Темным Искусствам, как у нас. Дядя Альджи сказал, что это потому, что их Министерство не допускает искажения понятий. Темное для магических Искусств не обязательно означает злое. Для некоторых, это означает старое, неизвестное или даже скрытное. Большинство семейных заклинаний технически относятся к темным искусствам, потому что семьи ревностно охраняют свои секреты от чужих магов.
— О-о, — сказала она, по-прежнему слегка неуверенно.
Невилл добросовестно вытащил нож из кармана, уколол палец, и капнул на руну в уголке каждого пергамента. Те засветились фиолетовым светом. Затем он произнес нужное заклинание и протянул их Гермионе, которая смотрела на них непонимающим взглядом.
— Это просто старые заметки по гербологии, — сказала она.
— Я наложил заклинание, чтобы они показывали то, что, по моему мнению, может у вас храниться. У Невилла — это заметки по гербологии. У тебя — по трансфигурации.
— Это не опасно? — спросила она.
Мы с Невиллом отрицательно покачали головой. Собравшись с духом, Гермиона скопировала действия Невилла, используя режущее заклинание вместо ножа, и под конец произнесла нужное заклинание.
— Что теперь?
— Прочтите их. Там написано все, в том числе и про безумное пророчество Дамблдора и все причины, почему я думаю, что это дерьмо. Невилл, мне очень жаль, что приходится так внезапно вываливать эту информацию на вас, но Моуди сказал, что твои родители были в Ордене Феникса вместе с моими.
Он посмотрел на меня с беспокойством.
— Если все правильно подать, пророчество может быть применимо и к тебе. Если ты не хочешь быть втянутым в войну, то должен знать об этом и о том, как противодействовать всему этому.
— Он действительно вернулся, — сказала Гермиона, затаив дыхание. Она всегда легко постигала суть прочитанного.
— Читайте все с самого начала. Потом я отвечу на ваши вопросы, насколько смогу.
Невилл положил Дифи обратно мне на колени и повернулся ко мне боком в кресле, прижав колени к груди, прислонившись спиной к стене. Я присматривался и к Гермионе, но основное внимание уделял Невиллу, «запасной» пешке Дамблдора. Я подумал, является ли его робкий характер результатом его воспитания или это снова результат вмешательства Дамблдора. Гермиона ахнула и посмотрела на меня со слезами на глазах.
— Гарри? Действительно ли он…
Я кивнул и поинтересовался, чему она так удивилась: моим психическим нарушениям или пророчеству.
— Но зачем кому-то менять твою личность? Мы действительно друзья или он приказал тебе дружить со мной?
Я наклонился вперед и взял ее руки в свои.
— Меня не волнует, как мы стали друзьями. Ты по-прежнему мой лучший друг. Я рад, что он сделал это, потому что иначе я бы не узнал тебя лучше.
Невилл фыркнул.
— Или, может быть, ты поговорил бы с ней в поезде, как это сделал я. Ты прав по поводу Рона. Никто не хотел дружить с тобой, потому что это означало бы попасть под проклятия слизеринцев всякий раз, когда он не мог держать свой большой рот на замке.
Я поморщился.
— Извините.
— Здесь нет твоей вины. Этот болван прилипал к тебе как банный лист в течение трех лет. Я просто счастлив, что ты поумнел, — сказал Невилл и вернулся к чтению.
За последние шесть месяцев он перестал робеть при общении с нами, но все же иногда эта его черта проявлялась. Я был так рад, что он отважился высказать свое мнение, и растерян, что мне потребовалось три года, чтобы осознать правду.
— Да! — пронзительно вскрикнула Гермиона, тряся кулаком в воздухе. — Я была права! Я так и знала!