Прохладный осенний воздух слегка остудил мою горящую голову. Я даже пожалела, что ушла из дому во фланели, и не надела теплую куртку. Ну да ладно, до автобусной остановки буквально пять метров, там подожду электричку в здании вокзала. А на даче у меня есть фуфайка. Не пропаду!
Вскоре я уже немного успокоилась. Билет до дачи лежал в кошельке. А у вокзала я купила с рук у какой-то бабки за сущие копейки семена декоративных подсолнухов — давно о них мечтала, но как-то все не доходили руки. Тупое онемение в левом плече прошло. И когда звонок подруги Лариски настиг меня на выходе из вокзала, я не задумываясь переложила все в одну руку, вслед за всеми желающими плетясь на перрон, и выудила из сумки телефон.
Стоило только нажать на зеленую кнопку, как в ухо ворвался заполошный Ларкин крик:
— Динка, ты сдурела, что ли? Ты зачем квартиру меняешь? Да еще и на эту дыру у городской свалки??? Шепелевы три года ее сбыть с рук не могли! Теперь аж танцуют от радости!
Меня словно кто-то саданул кулаком под дых. Горло перехватило, а земля под ногами вдруг закачалась. Вот и переговорила с дочерью. Сомневаться, откуда растут ноги у услышанной новости, не приходилось, но я все равно вмиг ослабевшим голосом переспросила:
— Лар, ты о чем?
Подруга насторожилась:
— Дин, ты решила сменить место жительства? Я тут пять минут назад столкнулась в торговом центре с Веркой Шепелевой и ее мужем. Ну, ты должна ее помнить, блондинка по жизни, ей три года назад от тетки досталось наследство: однушка на девятом этаже на краю города, рядом с пустырем и свалкой. Они ее долго пытались продать. Они же с ее матерью и сыном живут вчетвером в двухкомнатной. А тут Верка от счастья меня чуть не задушила: мол, ты согласна обменять свою трешку на две их квартиры и с небольшой доплатой. — Голос подруги стал осторожным: — Дин, это что, меня разыграли?
Дышать стало нечем. Словно весь воздух разом превратился в смолу и застрял у меня в горле. Лариска, не дождавшись от меня ответа, встревоженно поинтересовалась:
— Дин, что у тебя происходит? Что это за обмен? И ты где вообще?
У меня на грудь словно свинцовая плита легла. Мимо проходящие люди толкали и пихали меня, злобно ворча, чтоб убралась с дороги и не мешала. Кое-как, сквозь огнем пекущую в груди боль, мне удалось вдохнуть немного воздуха:
— Лар,.. это не я… это Машка за моею спиной… — Боль в груди все ширилась и ширилась. — Я вообще… на дачу собралась… но это… знаешь, Лар, я кажется… умираю…
С последним словом мне в грудь словно раскаленный кол кто-то вогнал. А взбесившийся асфальт под ногами вдруг бросился мне в лицо. Последнее, что я запомнила, был крик подруги в телефонную трубку:
— Динка, не смей! Ты еще молодая! Держись! Я сейчас…
Глава 2
Сгорбившись, как древняя старуха, и с трудом оторвав руку от холодного зеркала, я посмотрела в глаза своему отражению. Я вспомнила все: и подслушанный под дверями в комнату дочери разговор, и свою обиду на то, что двадцатипятилетняя дочь воспринимает меня как досадную помеху в своей жизни, и неудавшуюся дорогу на дачу, которую Машка собралась продавать, и звонок подруги Лариски…
Опасливо потерев под левой ключицей, где уже ничего не болело, я заставила себя отвернуться от зеркала. В горнице было ощутимо холодней, чем в той комнате, где осталась бабка, и ноги в мокрых джинсах уже заледенели. Стаскивая с себя штаны и носки, я одновременно искала глазами, что бы надеть взамен. Что-то, не слишком похожее на косплейщину. А то еще эти чудики за свою примут. Стоп. Это же не косплей. А я, кажется, и так стала тут одной из своих…
Мозг упрямо отказывался принимать тот факт, что у меня, судя по всему, на вокзале случился инфаркт. Иначе, с чего бы так сильно у меня болело сердце. Так сильно, что от одних только воспоминаний возникали фантомные боли. Но тогда получается… Получается, что в своем мире я умерла, и стала попаданкой, про которых так любит читать Машка…
На глаза навернулись слезы. Что ж, Динка, так тебе и надо. Ничего лучшего ты, судя по всему, не заслужила. Не глядя, я выдернула из кучи сваленного на нарядно застеленную постель барахла то, что на ощупь показалось плотнее. Носков этот мир, судя по всему, еще не знал. А с портянками я обращаться не умела. Но пришлось учиться. Кроссовки мокрые, аж хлюпают, а другой обуви, кроме лаптей я в комнате не нашла.