— Мое место здесь, с моими братьями, которые тоже подвергаются опасности, — ответил Манольос. — Как же я могу уйти, дорогой Костандис? А что с другими товарищами? Ты их видел?
— Яннакос увел своего ослика из моего дома и спрятал его в большой оливковой роще, где и обосновался со своими друзьями. Отец Фотис чувствует себя лучше. Завтра, говорит, встанет и пойдет к аге. «Он турецкий варвар, — говорит отец Фотис, — но хороший человек и поймет наши справедливые требования…» Я за тебя боюсь, дорогой Манольос! Поп Григорис дал клятву уничтожить тебя…
— Дай бог, чтобы во всем он только меня обвинил, Костандис, и чтобы только меня он уничтожил! Тогда пройдет его гнев и он оставит в покое наших людей… Этого я и хочу. На все вопросы я буду отвечать — да! Да, я воровал, и никто другой. Да, я убил, я поджег село, я большевик… Я все возьму на себя, лишь бы спасти наш народ! Я сам сдамся аге.
Вытаращив глаза, Костандис смотрел на своего друга. Лицо Манольоса излучало радость; он словно вырос и стоял в саду среди деревьев, окруженный ярким сиянием. Так казалось Костандису, и он даже зажмурился от этого нестерпимого света.
— Дорогой Манольос, — сказал он, — я не могу давать тебе советов. Я знаю себя, Костандиса, свой дом, ну, в крайнем случае еще нескольких своих друзей, и это все. Ты же охватываешь взглядом целый народ. Ты с восторгом идешь на то, о чем я даже думать боюсь. То, что я называю страхом, ты называешь надеждой… Ты хочешь и можешь пойти по стопам Христа. Делай то, что велит тебе бог, дорогой Манольос…
— Пойдем, — сказал Манольос и направился к выходу из сада.
Опустив голову, Костандис пошел за ним.
Они вышли из сада и пошли по берегу озера. Небо было ясное — стоял хрустальный зимний день. В неподвижной темно-зеленой воде озера Войдомата отражались ивы и камыши. Аист стоял на одной ноге и посматривал вокруг; два других, прижав к животу ноги, парили над водой, поглядывая на нее голодными глазами.
Манольос медленным взглядом обвел все: озеро, обнаженные блестящие деревья, далекую темно-фиолетовую Саракину, ее вершину — этот сторожевой пост, покрытый снегами. Потом взглянул на долину, увидел оливковые деревья, цветущие сады, мушмулу, лимоны в густой зелени, миндальные деревья, которые уже предвещали весну, — почки на них набухли, вот-вот раскроются…
— Красив мир, — сказал Манольос и улыбнулся.
«Еще красивее иной раз душа человека», — подумал Костандис, но ничего не сказал вслух.
Они направились к селу. Колокол продолжал звонить, как на похоронах. Издалека доносился гул людских голосов, лай собак, пение петухов.
— Погода изменится, — сказал Манольос. — Ты слышишь, поют петухи?..
Но Костандис молчал, крепко сжав губы, боясь разрыдаться. Он шел, опустив голову, время от времени поглядывая на Манольоса.
И, уже подходя к колодцу святого Василия, они заметили, что за забором прячутся Панайотарос и два здоровенных крестьянина с палками в руках. На голове Панайотароса снова красовалась круглая красная феска сеиза. Костандис увидел их и остолбенел.
«Они пришли схватить его!» — подумал он. Хотел бежать, но ему стало стыдно. Он остановился, дрожа от страха.
Панайотарос обогнал своих товарищей и стремительно бросился вперед, несмотря на свою хромоту.
— Куда ты идешь, проклятый? — зарычал он, схватив Манольоса.
— Я иду к аге, Панайотарос, не злись! Я узнал, что он меня ищет, и иду сдаться ему.
Панайотарос посмотрел на него смущенно.
— И ты не боишься? — спросил он. — Ты не боишься аги, попа, села? Что за дьявол в тебе сидит?
— Я не боюсь смерти, Панайотарос, значит, никого не боюсь. Вот и весь мой секрет… Пошли!
— Иди впереди меня, а то еще удерешь! Я пойду за тобой.
Он обернулся к своей свите.
— Вы уходите, я сам справлюсь. Убирайтесь! Уходи и ты, Костандис, паршивая шкура!
Костандис не решался уйти и посмотрел на Манольоса.
— Иди, дорогой Костандис! Иди домой, к своим детям. Оставь меня.
Теперь они остались вдвоем. Долго шли молча.
— Панайотарос, — сказал Манольос тихим, ласковым голосом, — неужели ты так ненавидишь меня и хочешь моей смерти? Что я тебе сделал?
— Не говори со мной таким голосом, — зарычал Панайотарос. — Ты погубил мое сердце.